Принц Вест-Эндский - Алан Ислер

— Я хочу сместить акценты и выделить важную тему прелюбодеяния, — начал я и по возможности доходчиво изложил свои соображения.

Восприняты они были, должен сказать, одобрительно, даже с восхищением. Лотти Грабшайдт, например, воскликнула: «О-о!»

— В этом есть перспективы, — великодушно сказал Витковер.

— В этом нет перспектив, — вдруг вмешался Кунстлер.

От этого человека явно надо ждать неприятностей. Будь начеку, Корнер.

— Скажите, мистер Кунстлер, — обратился к нему я. — А вы не могли бы внести какой-либо вклад в нашу маленькую постановку? Мы всегда рады приветствовать новые таланты.

— Забавно, что вы спросили. — Он не заметил моего сарказма. — Много лет назад я орудовал светофильтрами в летнем репертуарном театре. В Боулдере, если быть точным; это в Колорадо. Три пьески до сих пор помню слово в слово. — Он пересчитал по пальцам: — «Гамлет», «Лиззи Борден» и «Роз-Мари». «Дай мне мужчин, с твердым сердцем мужчин». Так там было. «Плечо к плечу и кирпич к кирпичу» — этот номер обожали в Колорадо. Ну, я был молод. Нужны были деньги на краски, на сосиски, на пиво. Моя большая удача еще была впереди — стенная роспись в антресоли Биржи, в Топике — «Флуктуации», 1951 год. Возможно, вы ее видели. Остальное, как говорится, — история. Но актерство — не по моей части. Если хотите, я мог бы написать вам декорации. Только скажите.

— У нас уже есть прекрасные декорации, — сказала Минни Хелфинстайн, в данный момент — фрейлина, но в случае, если откажется Тоска Давидович, — замена на Офелию. — Вы бы видели декорацию для первого акта, мистер Кунстлер. Можно разглядеть каждый кирпичик на парапете.

— Реалистические? Это кануло с динозаврами! — Кунстлер так захохотал, что раскашлялся. — Сигары, — пояснил он. — Не беспокойтесь, я могу их закрасить. Мне видится черный фон с разбросанными асимметричными формами приглушенных цветов.

— Декораций нет в сегодняшней повестке, — сказал я. — Мы можем обсудить их в другой раз.

— Господин режиссер! Эй, господин режиссер! — Это, конечно, Тоска Давидович энергично привлекала мое внимание, широко взмахивая руками и тряся жировыми тканями. — У меня вопрос, господин режиссер: как вы намерены быть (У-ух!) с христианским погребением? — Надо ли объяснять, что ее голос был полон яду?

Решительный миг наступил, как мы все и ожидали. Только Кунстлер глядел озадаченно; остальные в нетерпении подались вперед. Установилась глубокая тишина.

— Мы не будем лезть в текст Шекспира, Тоска, если не считать, конечно, сделанных Синсхаймером купюр. (Синсхаймер сделал несколько разумных купюр ввиду длины «Гамлета», а также слабости мочевых пузырей по обе стороны просцениума. Поэтому же у нас три антракта.)

— В таком случае, — сказала она, бурно поднявшись с места, — некоторые из нас здесь не останутся. Для начала можете поискать себе новую Офелию.

Но у меня было время подготовиться к этому вызову. Перчатка была брошена к моим ногам. Я оставил ее лежать.

— Вы, Тоска, человек необыкновенной впечатлительности. Таким людям требуется особое мужество, чтобы совладать с обычными паршивыми фактами жизни. — Это охладило ее. — Но дело в том, что люди в этой пьесе — христиане, а христиане рассчитывают на христианское погребение. С этим мы ничего не можем поделать, не подвергнув возмутительному насилию пьесу.

— Ха, — она тряхнула головой и уперлась кулаками в бока.

— Но для вас лично, Тоска, есть хорошая новость: Офелию не хоронят по-христиански.

По труппе пробежал взволнованный шепоток.

— Вспомните: ее хоронят по «искаженному обряду». «Что вы еще добавите из службы?» — спрашивает Лаэрт. «Ничего», — отвечает священник. Не вмешайся высшая светская власть, Офелию вообще не хоронили бы на кладбище. Так что христианское погребение для нее исключено.

Давидович нахмурилась и опустила руки.

— Не будем забывать, что нам сказал Синсхаймер, этот выдающийся знаток театра, о «добровольном отказе от недоверия», который составляет суть поэтической веры1. Погрузившись в происходящее на сцене, публика считает вас Офелией, но та же самая публика знает — ив программке это ясно сказано, — что Офелию всего лишь играет Тоска Давидович.

— Ну, может быть. — Тоска села.

— И после спектакля, когда вы выходите на поклоны, когда посылаете воздушные поцелуи восторженной публике, она будет выкрикивать не ее, а ваше имя: «Тоска! Тоска!»

— Тоска, умоляю вас, — вмешалась Лотти Грабшайдт, — прислушайтесь к его словам.

Тоска надула губы.

— Я должна подумать.

— Нечего тут думать, — надменно произнес Красный Карлик. — Да или нет?

— Поляков, прошу вас. Тоска понимает, что времени у нас в обрез. Она не заставит нас долго ждать. Скажем, к завтрашнему утру, а, Тоска? Хорошо. А пока что, господа, — плавно продолжил я, — мы должны согласовать дату нашей премьеры. День благодарения на носу. Предлагаю ориентироваться на последний день Хануки2. Расписание репетиций на неделю и другие материалы будут вывешиваться на доске объявлений как обычно. И еще одно: надеюсь, вы доверите мне послать от имени труппы букет цветов нашему бывшему режиссеру.

Одобрительный гул.

— Только не от Пинскера на Бродвее, — язвительно сказала Давидович.

— У него одно барахло. Для Наума можно и раскошелиться.

— Только скажите откуда, Тоска.

— Пожалуйста, господин директор, — от братьев Фьорелли. Угол Мэдисон и Шестьдесят пятой. — Она остановила на мне торжествующий взгляд.

— Отлично, — сказал я, притворившись, что делаю пометку. — Благодарю вас, господа.

Да, в целом, можно сказать, я справился. Однако ноги у меня дрожали. О стуке в висках я уже не говорю.

* * *

Этот новенький, Кунстлер, беспокоит меня. Чем-то тревожит мою память. Предчувствую неприятности. Прежде чем собрание в библиотеке разошлось, он заманил на покер Гамбургера, Блума, Пфаффенхайма, Витковера и мадам Хел-финстайн.

Одним из первых моих действий на посту режиссера была посылка Голдстай-ну двух пригласительных билетов на «Гамлета». Я сопроводил их письмом:

Дорогой Брюс, примите, пожалуйста, эти билеты от Бенно Гамбургера и от меня как знак нашей продолжающейся дружбы и теплых чувств. Мы уверены: всем участникам спектакля придаст духа сознание того, что Вы с избранным Вами спутником находитесь в зрительном зале. Я же со своей стороны уверен, что всегда могу обратиться к Вашему глубокому знанию пьесы, если возникшие перед режиссером проблемы окажутся трудноразрешимыми.

С сердечным приветом

Отто Корнер.

Режиссер «Олд Вик» «Эммы Лазарус».

Я показал письмо Гамбургеру. Он отнесся к нему скептически.