Дар небес - Вайолетт Лайонз

Но сейчас, при виде его лица, при виде огня, горящего в его глазах, она вдруг преисполнилась смелости и решительности. Рука ее импульсивно сжала бриллиантовое сердечко на золотой цепочке.

— Мы с Адамом одна семья.

— Ах, вот как? А как Адам? Он тебя хоть любит?

Красивые губки Оливии скривились в торжествующей ухмылке, когда она уловила проскользнувшую по лицу Дженис тень сомнения.

— И любишь ли ты его? А если и любишь, то знай, что первой он выбрал меня. Он хотел жениться на мне до того, как ты появилась в его жизни и поймала на крючок с этим твоим ребенком. Ты окрутила его, воспользовавшись минутой его слабости, а потому ты всего лишь самозванка и занимаешь место, которое должно принадлежать другой. Если у тебя на пальце его обручальное кольцо, то это означает одно: ему пришлось это сделать, ведь у него не оставалось выбора.

Странным образом слова эти совершенно не трогали Дженис, быть может потому, что она так часто говорила их себе, что перестала на них реагировать, или же она просто знала, что сейчас борется не за себя одну. Разве не она сама себе поклялась, что ее ребенок не будет расти, не зная отца, как это произошло с ней. Она боролась не только за свое счастье, но и за счастье Адама, за счастье их дочери.

Приняв ее молчание за молчаливое согласие, Оливия поспешила продолжить свою атаку.

— Таким образом, если ты его любишь, тебе остается одно: дать ему возможность вернуться к той женщине, которая действительно дорога ему.

Если бы только Адам сказал хоть слово, хоть как-то дал понять, что думает он сам! Но он просто стоял в стороне и молчал, напряженно и сосредоточенно наблюдая за происходящим, ни малейшим движением или звуком не выдавая своих мыслей. Но Дженис, сказав себе, что она в ответе за свою дочь и ее будущее, вызывающе вскинула голову.

— Вы не могли предложить ничего более ошибочного, — холодно и отчетливо произнесла она. — Если я люблю Адама, то больше всего на свете должна желать ему счастья. А он никогда не будет счастлив с вами. Вы пожелали вернуть его, но надолго ли? Пока не подвернется новый предмет увлечения? Вы хоть знаете, что с ним было после того, как вы его завлекли и бросили? Вы хотя бы позаботились узнать об этом?

— Я для того и приехала… Я здесь…

— О да, конечно! Вы здесь, потому что вам так заблагорассудилось, но вы не потрудились остановиться и подумать о том, что может означать ваше сегодняшнее появление! Вам в голову не пришло поинтересоваться, что здесь происходило с тех пор, как вы крутили свой очередной роман! Если бы вы удосужились сделать это, то вы бы узнали, что он женат, узнали бы, что он стал отцом. Только законченный эгоист думает только об одном себе и способен разрушить чужую семью — разлучить отца с его ребенком.

— Меня не удивляет, что вы так цепляетесь за него! — усмехнулась Оливия. — В конце концов, он стоит несколько миллионов фунтов…

— О, он стоит в миллион раз больше всех ваших миллионов… По крайней мере, для меня!.. — Чувствуя, как все больше теряет уверенность в себе ее соперница, Дженис распалялась все больше. — Он отец моей дочери, и в этом своем качестве не имеет цены — никто другой не сможет заменить его на этом месте! Хотя, скажу вам честно: если в будущем Адам встретит другую… ту, без которой он не сможет жить, и действительно пожелает быть с ней, тут я никогда не встану на его пути. Но и в этом случае ему придется просить меня об этом.

Адам чуть шевельнулся, и глаза обеих женщин метнулись к нему. Но он по-прежнему хранил молчание, и Дженис почувствовала, что готова впасть в отчаяние.

Ему придется попросить меня, сказала она. Но если он и в самом деле попросит сейчас отпустить его на свободу? Если он скажет, что хочет быть с Оливией, что ей после всей этой публичной бравады останется делать? Она была готова до последнего сражаться с этой расфуфыренной куклой, но никогда не смогла бы пойти поперек Адама.

Оливию тоже начало выводить из себя молчание человека, когда-то предложившего ей руку и сердце.

— Адам, ну что ты молчишь, скажи ей!

Но Адам, казалось, твердо решил не мешать женщинам и дальше сражаться друг с другом. Он упорно хранил молчание, и по лицу его невозможно было определить, о чем он сейчас думает.

— Дело в ребенке? Это тебя удерживает? — В голосе блондинки прозвучала неуверенность, особенно неожиданная на фоне той безапелляционности, с которой она до сих пор вела разговор. — Если бы я знала, что ты так сильно хочешь ребенка, я бы подарила его тебе, и у тебя была бы дочь или…

— Дочь, но не та. — Адам нарушил молчание так неожиданно, что Оливия на мгновение остолбенела.

— Не та? Как не та?

Оливия, казалось, была обескуражена и недоверчиво качала головой.

— Что особенного в этом ребенке? — злобно спросила она. — Что ты нашел в нем?

— Ее мать.

Всего два слова, четкие и твердые, но они лишали любые иные аргументы всякого смысла, а для Дженис это были самые чудесные слова, которые она когда-либо слышала.

— Ее мать? — Оливия ошеломленно отпрянула, словно налетев с ходу на каменную стену. — Ее мать? Незаконнорожденная дочь вашей служанки?! — В восклицании этой злобной эгоистки сквозило неприкрытое презрение, но не чувствовалось силы, способной ранить. Окрыленная заявлением Адама, Дженис даже не ощутила себя оскорбленной. — Одному Богу известно, кто мог быть ее отцом!

— Может, и тебе что-нибудь о нем известно? — язвительно улыбаясь, поинтересовался Адам. — Дело в том, что я плевать хотел на то, кто ее отец. Будь он Джеком-Потрошителем или китайским императором, все это меркнет перед одной-единственной истиной: Дженис сама по себе единственная и неповторимая во всем мире. Неважно, кто ее родители, она совершенна и достойна любви сама по себе, и остальное меня не волнует.

Достойна любви?! Дженис почувствовала, как земля уплывает у нее из-под ног. Он в самом деле сказал «достойна любви»?

— Любая другая женщина могла стать матерью твоего ребенка!

Оливия еще трепыхалась, но ее запал уже явно сошел на нет. Удивленная такой переменой в поведении соперницы, Дженис торопливо взглянула на Адама и поняла, в чем дело.

Она увидела, что он отвернулся от бывшей невесты и смотрел только на нее, Дженис, при этом глаза его сияли и лицо совершенно переменилось: то, что он сейчас высказал словами, было написано на нем.

— Возможно, любая женщина и могла бы родить от меня ребенка, — медленно сказал он, по-прежнему не отводя взгляда от Дженис. — Любая женщина, с которой я когда-либо спал. Но только Дженис может быть моей женой в истинном смысле этого слова.

Он совершенно не обращал внимания на Оливию, словно забыв, что та по-прежнему находится у них в гостиной.

— Джен, ты сказала, что, если я встречу кого-то, без кого не смогу существовать, ты уйдешь с моего пути… Так?