Люди желтых плащей - Максим Марух

Рука, держащая меня за волосы, разжимает хватку и брезгливо отталкивает голову на асфальт. При соприкосновении с землёй мозг озаряется вспышкой боли, и я снова вскрикиваю. Перед глазами плывут яркие пятна.

Превозмогая неодолимое желание вновь отключиться, разлепляю слезящиеся глаза и нахожу взглядом Арта. Он лежит в позе эмбриона рядом со мной, тоже в одном исподнем, без сознания. Второй мучитель пытается привести его в чувство сходным способом – шлепками по щекам и дёрганьем головы за волосы.

На одну невыносимо жуткую секунду мне кажется, что Арт никогда не очнётся. Что он мёртв, настолько бледным и обескровленным выглядит его лицо. Потом я различаю едва уловимое движение тощей груди. Дышит.

Обзор закрывает лицо третьего мучителя – он присаживается передо мной на корточки и с любопытством разглядывает меня, как особенно редкого слизняка. Ему чуть за двадцать, бритая голова, сухое обветренное лицо, в углу рта алеет бляшка простуды. Но больше всего меня пугают его глаза. Серые, по-рыбьи водянистые, без тени интеллекта и всякой надежды на пощаду.

Я пытаюсь приподняться на локтях, но он толкает меня обратно на землю, предостерегающе цокая языком.

– Лежать. Куда собрался?

– Вы уже всё взяли… – удаётся выговорить мне.

Во рту стоит отвратительный привкус рвоты, голова кружится, как после хорошей пьянки. Что касается боли, то она уже давно стала отдельным, шестым чувством моего организма, четвертым измерением моего существования, моим вторым я. Если бы единственным лекарством от неё была пуля в голову, я бы без промедлений согласился на лечение.

– Ага, – кивает лысый. – Спасибо за ружья.

– И за шмотки, в хозяйстве всё пригодится, – тот, что тряс меня за волосы – щуплый белобрысый очкарик, смахивающий на героинового наркомана – принимается мерзко хихикать.

Другой, покрупнее и потише, чернявый и смуглый, с едва наметившимся пушком над верхней губой, не оставляет попыток привести в чувство Арта.

– Тогда чего вам надо?..

«Рыбьи глаза» достаёт из кармана ветровки ключ от «Ниссана», соединённый цепочкой с брелком от сигнализации, и качает им у меня перед носом, точно гипнотизёр.

– Где тачка?

Ну, конечно. Они хотят взять всё. И наши жизни в придачу.

– Скажу, если пообещаете нас не убивать.

Все трое обмениваются взглядами.

Потом «рыбьи глаза» без предупреждения наносит мне удар кулаком в скулу. Голова взрывается ошеломительной болью, и я отключаюсь вторично.

18:02

Когда я прихожу в сознание, то обнаруживаю себя пристёгнутым рукой к металлической ножке лавочки, на которой по вечерам сиживали бабки из нашего подъезда, а по ночам пьянствовала молодёжь. Пластиковый хомут глубоко врезается в запястье, причиняя дополнительную боль, которая, впрочем, кажется смехотворной по сравнению с той, что разрывает мою голову. Рядом со мной, пристёгнутый ко второй ножке, лежит Арт. Он уже в сознании и тоже изрядно «помят»: губа кровоточит, левый глаз подбит. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять: он до сих пор не раскололся лишь потому, что страх побоев перебарывается страхом смерти, которая может наступить сразу после того, как наши пленители получат нужную информацию. Я смотрю в его серые глаза, и меня одолевает неконтролируемая паника. Готов спорить, мои глаза производят на Арта тот же эффект.

– Мы всё равно, бля, их найдём.

«Рыбьи глаза» бьёт меня мыском ботинка под ребра, и «очкарик» с небольшим запозданием повторяет его движение на Арте. Мой друг крякает от боли.

– Но если скажете по-хорошему, мы успеем сделать это до дождя.

Я понимаю голову кверху и только теперь понимаю: переполненные отравленной водой тучи полностью загромоздили небосклон. В иссиня-чёрных утробах беззвучно помигивают молнии.

– Кто его знает, может, мы подобреем и оставим вас дышать, – добавляет «чернявый».

Если бы существовал учебник по распознаванию фонетической лжи, эту фразу я поместил бы туда в качестве примера к разделу «введение, первые шаги». Но разве у нас есть выбор?

Смотрю на Арта. На его лице чётко и ясно написано: «если не скажешь ты, скажу я».

– Ладно, – соглашаюсь и добавляю, рискуя получить ещё один пинок под ребра: – Только, пацаны, за базар отвечайте. Если вокруг беспредел, это ещё не значит, что нельзя уважать побеждённых.

На самом деле, именно это и значит. Остаётся уповать, что моя ложь дотягивает хотя бы до раздела «углублённые знания».

Пинка не следует. Вместо этого «рыбьи глаза» ставит ногу мне на живот.

– Будет зависеть от того, что ты скажешь, птичка-говорун.

– Машина на Зорге, первая остановка от Еременко по нашей стороне. Серебристый «Ниссан Альмера», номера…

– Обойдёмся, – обрывает меня «чернявый», – мы не менты. Ещё чо-нибудь, чо мы должны знать? Друзья в засаде, собака в салоне? Найду чо, сука, вернусь сюда и лично тебя кончу, понял?

Он наклоняется надо мной и шлёпает грязной ладонью по щеке. Шлепок получился несильный, но мой израненный мозг отзывается острой болью.

– Понял, бля?

И куда подевалась его кротость? Знавал я товарищей вроде этого. Про таких говорят: «в тихом омуте». Голос с хрипотцой, дурацкая манера растягивать слова. Полный отморозок, словом.

Внезапно меня захлёстывает ненависть. Меня унижает и грабит мразь, которая в обычной жизни ничего из себя не представляла, никогда бы не сделала ничего полезного, прожила бы никчёмную жизнь и загнулась в сорок от «передоза» или цирроза.

– Нет, – отвечаю, скрепя сердце. – Вроде, всё.

И тут я допускаю ошибку. Тупая, безрассудная надежда, что ключ-брелок от «Хаммера» где-то потерялся, что они его не нашли или (о Иисус, Мария и Иосиф плотник, какая невероятная заносчивость!), что этим недоумкам, не видевшим в жизни ничего лучше ржавой «копейки», в которой они катали своих шлюховатых подружек на залитых пивом сиденьях, не хватит мозгов отличить его от обычного брелока, толкает меня на самую бездарную в мире ложь. На ложь, которую в учебнике для распознания лжи следовало бы поместить в раздел «смехуёчки».

Нас начинают бить безо всяких преамбул, словно только и ждали моего ответа, как команды к действию. Методично и молча.

18:15

Удары сыплются со всех сторон, мы с Артом только успеваем кое-как прикрывать мягкие места и вскрикивать, когда сделать это не удаётся. Впервые в жизни меня избивают вот так: на земле, как какого-то попрошайку или пьянчугу. Спустя пять минут экзекуция останавливается.

Боли почти не ощущаю, сказываются шок и потрясение, но чувствую, что урон телу нанесён немалый. Я весь в чём-то склизком; спустя мгновение понимаю, что это кровь. Вся кожа в мелких ссадинах и порезах, завтра будет густо приправлена синяками и кровоподтёками. Конечно, если это завтра вообще наступит…