Любви навстречу - Мари Клармон

– Я не знала…

Виконт пожал плечами.

– Все мы – лишь щепки в океане, послушные воле волн и ветра. Но я бы не стал рассчитывать на то, что Эдвард сможет стать для тебя маяком. Или ты – для него.

– Почему вы так говорите? – Прошептала Мэри, внезапно ощутив ужасную пустоту в груди.

– Потому что я не хотел бы, чтобы кто-то из вас страдал. Всю жизнь Эдвард прятался от своей боли, делая вид, что не чувствует ее, однако же…

Пауэрз неожиданно умолк – словно задумался о чем-то. Потом вновь заговорил:

– Именно поэтому мы с Эдвардом никогда не называем друг друга друзьями. Он всегда готов прийти ко мне на помощь, как и я к нему, но он никогда не посвящает меня в свои переживания, в свои гнетущие воспоминания. Мы не делимся подобными чувствами, потому что он не может допустить, чтобы кто-то увидел его настоящего. Он пытается убежать от себя самого с тех самых пор, как его отец умер. Ты понимаешь?

– О боже… – прошептала Мэри. Да, она понимала. Эдвард иногда становился на удивление откровенным, но потом внезапно замолкал, словно сожалея о сказанном. Вспомнив о пузырьке с опиумом, она вдруг осознала, что тоже постоянно пыталась убежать от своей боли. – Но разве мы не можем… не убегать?

– У меня нет ответа на этот вопрос, моя милая.

Мэри сжала кулаки и сделала глубокий вдох, отчаянно пытаясь справиться с приступом паники. Тихонько всхлипнув, она пробормотала:

– Значит, я нужна Эдварду, чтобы он смог сбежать от боли, а не для того, чтобы справляться с ней? Только для того, чтобы сбежать?.. – Она снова всхлипнула.

– Тише-тише, милая. – Пауэрз погладил ее по спине.

– Вот теперь я по-настоящему хочу опиума, – внезапно заявила Мэри.

– Что ж, это вполне естественно. Долгое время ты употребляла его по любому поводу – будь то радость, горе или боль – и даже при отсутствии всякого повода. С чего бы тебе вдруг измениться? Во всяком случае, ни сегодня, ни завтра изменений не жди. Рим построили не за день, моя дорогая.

Мэри нервно рассмеялась.

– Да, вы правы.

– Но ты достойна любви, – продолжал Пауэрз. – Не забывай об этом.

Она уткнулась лицом в его плечо.

– Милая, ты слышишь меня? Поверь, только ты сама можешь заставить себя поверить в это. Никто другой – ни Ивонн, ни я, ни даже Эдвард. Только ты.

Тихонько вздохнув, Мэри пробормотала:

– Я поняла. Спасибо вам.

– Тебе стало лучше?

Мэри подняла голову и внимательно посмотрела на виконта. Сейчас она увидела перед собой сурового, сдержанного и несчастного человека, пытавшегося освободиться от своих страданий.

– По крайней мере, теперь я не чувствую себя одинокой в своей слабости, – ответила она.

Пауэрз улыбнулся, но в его улыбке по-прежнему были грусть и меланхолия.

– Ты не одинока, Мэри, и никогда не будешь одинокой, потому что я точно такой же, как ты. Внешние различия не имеют значения, так как все наши поступки определяет лишь одна безумная жажда…

И тут Мэри, к собственному изумлению, крепко обняла виконта, пытаясь в полной мере насладиться столь очевидным проявлением дружеских чувств.

– Вместе мы все сможем преодолеть, – прошептала она.

– Вот именно, – подтвердил Пауэрз, и глаза его вспыхнули.

Мэри улыбнулась.

– Спасибо вам огромное.

– Милая, нет нужды благодарить меня. Ты ведь, в свою очередь помогаешь мне…

– Какой вы загадочный…

– Как и ты, маленькая бестия.

Мэри вдруг нахмурилась и осмотрелась, ощутив укол вины из-за того, что чуть не забыла про Ивонн.

– Мне нужно забрать то, за чем я пришла, – пробормотала она.

Виконт приподнял бровь.

– Что же это?

– Порошок от головной боли.

Пауэрз кивнул и повернулся к шкафчику с лекарствами. Порывшись в нем, он извлек небольшую бутылочку. Мэри взяла ее кончиками пальцев, ощущая, как снова гулко забилось сердце.

– А теперь иди. – Пауэрз медленно отошел от нее. – Будь добра сама к себе. Никто не заслуживает этого больше, чем ты.

Мэри шагнула к двери, затем вдруг остановилась и оглянулась. Виконт убирал пузырек с опиумом в шкафчик.

– Вы тоже этого заслуживаете. Заслуживаете, чтобы вас любили. – Она прикусила губу, потом добавила: – Надеюсь, вы простите себя и позволите другим любить вас.

Пауэрз молча кивнул, и Мэри, переступив порог, отправилась на поиски Эдварда. Теперь она всем сердцем сочувствовала виконту и очень жалела, что только сейчас узнала о нем всю правду – это был вовсе не скучающий повеса, а несчастный человек, прошедший все круги ада. И теперь она знала: у нее появился друг – удивительная новость!

Эдвард не верил своим глазам и не решался даже моргнуть, опасаясь, что прекрасное видение исчезнет. Мэри стояла в дверном проеме, облаченная лишь в легкий шелковый халат, а ее бледное лицо обрамляли короткие локоны.

Это зрелище настолько ошеломило его, что он невольно задал нелепейший вопрос:

– Где ты была?

Сказав это, Эдвард тотчас уловил в своем голосе собственнические нотки.

Но герцог не понимал, что с ним происходило, не понимал, откуда взялась эта внезапная требовательность. «Вероятно, все дело в Мэри», – решил он, поразмыслив.

И действительно, ей удалось пробудить в его душе древний инстинкт – жажду обладания. Если раньше Эдвард просто заботился о ней, искренне хотел помочь, то сегодня на пляже он вдруг понял, что хочет владеть ею. И это незнакомое ему до сих пор чувство вселяло ужас – перед глазами тотчас возникли его родители с их трагической судьбой.

А Мэри медленно вошла в комнату – вошла, словно богиня, сошедшая с небес. И теперь она действительно выглядела как Калипсо – величественная и безупречная. Короткие черные как смоль кудри вполне соответствовали этому образу, а фиалковые глаза казались слишком большими для изящного личика.

– Я могу спросить тебя о том же, – ответила Мэри, улыбнувшись. – Тебя не было весь вечер. Ты пропустил ужин.

Герцог передернул плечами.

– Мне нужно было пройтись. Кроме того, я не смог найти тебя после нашей прогулки верхом. – Теперь в его голосе сквозила обида. Уж не потому ли, что он боялся потерять ее?

Мэри снова улыбнулась.

– Ты искал меня? Неужели я так хорошо спряталась?

Резкое «да» едва не сорвалось с его губ, но Эдвард вовремя опомнился – роль ревнивца не для него. Он вдруг понял, что превращается в деспота, и тут же возненавидел себя до глубины души.