Интернат для брошенных мужчин - Марина Полетика

Кивая в такт речи, Людмила Петровна оглядела стол, еще раз удивившись тому, какая большая и разношерстная компания за ним собралась. Сначала они собирались встречать Новый год скромно, по-домашнему: хотела пригласить к себе мать, деда Семена, Родина и Петра Борисовича, который наотрез отказывался мириться с покинутой супругой. Посидеть впятером, выпить по рюмочке и по домам – спать. Но дед Семен неожиданно заупрямился, заявив, что сено за коровой не ходит и Людмила Петровна теперь должна прийти к ним, и Евдокию Кондратьевну пусть приводит, места всем хватит. Людмила Петровна обиделась и на этот расклад, и на «корову» и долго не соглашалась, пока мать, зимой уже давно не выходившая из дома, не сказала:

– А чего ты, Людмила, дуешься? Ее в гости пригласили, как королеву, а она нос воротит! Пошли, и я с тобой, если не дойду – на санках повезешь. Как барыню! Я в гостях сто лет не бывала.

Везти на санках не пришлось: по укатанному снегу удалось проехать на «Ниве». За рулем сидел, конечно, Юрий и за короткую дорогу не раз успел сказать Людмиле Петровне, что ей давно пора пойти на курсы вождения, а то машина есть, а прав нет. Глупо. Но она представить себя за рулем категорически отказывалась – люди засмеют. А у деда Семена оказался полон дом гостей. Во-первых, Санька решил не отрываться от коллектива и встретить Новый год с мужиками. С ним попросилась и Верка – испуганная радикальными переменами в характере мужа, в последнее время она стала более тихой и сговорчивой.

К Петру Борисовичу тоже приехала дорогая гостья, супруга Алевтина, и даже попыталась привычно поскандалить. Но то ли в ней не было прежнего бойцовского задора, то ли соскучилась она по блудному мужу, но когда дед Семен на Алевтину прикрикнул, она неожиданно завсхлипывала и тоже попросилась встречать Новый год с ними. С нее взяли обещание не скандалить и не портить людям праздник.

Были и новички. Месяц назад приехала к Людмиле Петровне женщина аж из соседней области. Сказала, что слышала про ее интернат. И если она берет за постой не слишком большие деньги, то не возьмет ли на некоторое время еще одного постояльца? Людмила Петровна своей широкой известности в узких кругах отнюдь не обрадовалась, объяснила, что денег ни с кого никогда не брала и теперь эти вопросы надо решать не с ней, а с дедом Семеном. Но чай гостье все-таки предложила… За чаем Люба – так звали гостью – рассказала нехитрую историю: с Геннадием познакомилась по переписке, стало быть, она «заочница». Он отбывал срок за ДТП, сидел тут, неподалеку, в колонии под Ивделем. Через два года освободился, приехал к ней. Больше ему ехать некуда… да и любят они друг друга.

Прямо «Калина красная», подумала скептически настроенная Людмила Петровна.

А она живет с матерью и сыном, продолжала Люба. И они оба категорически против уголовника. Вот она и подумала: пусть Гена какое-то время поживет в интернате, оклемается, к нормальной жизни привыкнет… А там видно будет.

– А что он умеет делать, ваш Геннадий?

– Все умеет, – заверила Люба. – И по слесарному делу, и шить даже. А вообще он кузнец.

В ее голосе прозвучала гордость, и Людмила Петровна, поколебавшись, согласилась сходить к деду Семену и спросить, не потеснятся ли они ради нового постояльца. Потеснились. И вот теперь за новогодним столом сидели еще и Люба с Геннадием. Сидели рядышком, молчали, время от времени посматривая друг на друга так, что сразу было видно – парочка.

Еще одну пару составляли самый настоящий американец Джон Спарроу и его переводчица, Анфиса Романовна, которая вольно или невольно стояла у истоков всей этой истории. Джон был давним приятелем Ивана Краева и две недели назад приехал к нему в гости из Айовы с ответным визитом. Жил у Ивана, к Людмиле Петровне и ее компании едва ли не каждый день приезжал в гости. Но то ли Анастасия Михайловна Краева показалась ему недостаточно гостеприимной, то ли хотелось ему широкого русского застолья, только сегодня с утра он оставил Ивана и его матушку и Новый год напросился встречать с обитателями интерната, сменившего место дислокации.

И, наконец, с краешку последнего стола сидела Наталья, соседка Людмилы Петровны по подъезду. Она зашла к ней накануне, долго мялась, не зная, как перейти к делу, а потом попросила: нельзя ли ей встречать Новый год с Людмилой Петровной и ее компанией? Одной невмоготу, который год уже проводит новогоднюю ночь вдвоем с телевизором, а у них людей полон дом и весело, наверное. Людмиле Петровной было не жаль, а только странно – оказывается, у нее такая бурная жизнь и такая интересная компания, что ей уже завидуют. Кто бы мог подумать. Насчет веселья пока было неясно, народ еще не разошелся, но в одном Наталье точно не повезло: гости как-то удачно разбились по парам (даже дед Семен тряхнул стариной и приударил за Евдокией Кондратьевной), а она оказалась в компании тринадцатой. И место досталось с краю, за столом во второй комнате, Людмиле Петровне со своего места ее и не видно. Как она там? Надо ее сюда поближе пересадить, что ли…

Ба-бах! Людмила Петровна подскочила, едва не опрокинув тарелку. Оказалось, пока она в задумчивости рассматривала гостей, уже и президент закончил свою речь, и куранты на Спасской башне отсчитали двенадцать ударов, а Юрий у нее под носом по-гусарски открыл шампанское и разливал по бокалам. На дальнем конце стола эхом бабахнула вторая бутылка, и по-девчоночьи взвизгнула Анфиса Романовна, которой расходившийся Джон ухитрился-таки облить рукав платья пеной.

Юрий подал Людмиле бокал. Смеясь и переговариваясь, все выпили и набросились на закуски, которые женщины строгали, варили и пекли с самого утра. Несколько минут только вилки стучали о тарелки, да опять заговорил телевизор. Потом сидевший во главе основного стола дед Семен поднялся, чтобы на правах хозяина произнести первый в наступившем году тост.

– Как правильно сказал наш президент, – дед Семен кивнул в сторону телевизора, – Новый год – семейный праздник. И вот все мы тут собрались как одна семья. Хотя у каждого, прямо скажем, порой и не так бывает, как хотелось бы. Потому что жизнь – она такая штука… хитрая. И я вот что хочу сказать – все зависит от женщины. Мужикам жить трудно, то война, то еще что…

Вредная Алевтина подскочила и открыла рот, чтобы возразить, но Петр Борисович дернул ее за руку, и она молча села на место.

– И в мирное время оно то же самое, – уточнил свою мысль дед Семен. – И вот если мужик оступился или еще что, так женщина должна ему помочь. А не орать, как не знаю кто…

Алевтина покраснела, Петр Борисович довольно улыбнулся. Верка под столом взяла Саньку за руку.

– Короче говоря, я предлагаю выпить первый тост в наступившем году за женщин. За таких, как, к примеру, Людмила. Она хоть и вредная, но на таких все держится. Если бы не она, мы бы неизвестно где сейчас были. Я лично, может, и вовсе уже помер бы. Я и собирался. Одному-то не сахар. А тут вы все… – Дед Семен сбился со своей и без того сумбурной мысли, махнул рукой и потянулся к Людмиле Петровне чокнуться. – Короче, за тебя, Людмила Петровна.

Она не ожидала такого оборота и растерялась. Учитывая, что в последнее время с дедом Семеном они часто ссорились, она не могла предположить, что вредный дед питает к ней нежные чувства. На сей раз заботливый Родин подал ей рюмку с вишневой наливкой, все зашумели и тоже потянулись к ней чокаться. Расчувствовавшись, Людмила Петровна едва не всплакнула, но вспомнила, что все же праздник. Опять выпили и закусили, и разговор распался на мимолетные диалоги, которыми виртуозно руководил дед Семен, хотя вообще-то до сих пор считался глуховатым.