Московский модерн в лицах и судьбах - Людмила Соколова

Но сам Савва Тимофеевич редко бывал на светских мероприятиях супруги: молчаливый, просто – но дорого – одетый, он недолго сидел в сторонке, а потом и вовсе исчезал. Он не разделял увлечения жены чрезмерной роскошью и именитыми гостями, но снисходительно прощал ей эти слабости, понимая, что супруга пытается взять реванш за те годы, что была для московского общества парией.

Морозов беспрекословно оплачивал астрономические счета за ее парижские туалеты и драгоценности.

«К дорогим туалетам жены Савва Тимофеевич относился философски: «Коли нравится тебе, модница, стало быть, хорошо. Носи на здоровье». Поощрял он и увлечения Зинаиды Григорьевны – коллекционирование фарфора, а также разведение цветов, на что ежегодно затрачивалось от двух тысяч до четырех тысяч рублей. Его внук, со слов самой Зинаиды Григорьевны, писал: «…Морозов понимал, что и поездка в обществе камергеров и статс-дам за город… и благотворительный базар в пользу нижегородских сирот, затеянный ею, все это не повредит доброму имени Никольской мануфактуры… Ну, да что там: руку на сердце положа, льстил Савве Тимофеевичу ореол, который окружал его супругу» (из книги Анны Федорец «Савва Морозов»).

А вот в 1896 году на Нижегородской Всероссийской выставке из-за чрезмерного тщеславия Зинаиды Григорьевны случился казус: шлейф ее бального платья был длиннее шлейфа императрицы Александры Федоровны, о чем мануфактур-советнику С.Т. Морозову, которому была оказана честь в качестве председателя Нижегородского ярмарочного комитета приветствовать государя Николая Александровича от лица российского купечества, было сделано замечание.

Максим Горький, когда еще числился в друзьях Саввы Тимофеевича и часто бывал в доме Морозовых, недолюбливал владелицу роскошного особняка, о чем раздраженно и написал: «В гостиной хозяйки висела васнецовская «Птица Гамаюн», превосходные вышивки Поленовой-Якунчиковой, и все было как в лучших домах… В спальне хозяйки – устрашающее количество севрского фарфора, фарфором украшена широкая кровать, из фарфора рамы зеркал, фарфоровые вазы и фигурки на туалетном столе и по стенам на кронштейнах. Это немножко напоминало магазин посуды. Владелица обширного собрания легко бьющихся предметов m-me Морозова с напряжением, которое ей не всегда удавалось скрыть, играла роль элегантной дамы и покровительницы искусств».

Но Зинаида Григорьевна парировала ему в дневнике: «Максима Горького люблю и уважаю, а с Алексеем Максимовичем Пешковым не дружу». Она винила его в крахе своей семьи: из-за него Савва Тимофеевич связался с революционерами и с Андреевой.

Жизнь в новом доме на Спиридоновке поначалу была вполне счастливой, подрастали дети. Семья ежегодно выезжала на отдых на дачу в Мисхоре, часто бывала за границей.

Но чем больше супруга «растворялась» в светской жизни, тем дальше от нее отдалялся Савва Тимофеевич. Пустоту в сердце от угасшей любви он заполнял новыми увлечениями, и, как это свойственно его широкой натуре, отдавался им с вулканической силой! Это был Московский художественный театр, в который он столько вложил средств и сил; политика, в частности партия РСДРП – он был одним из крупнейших в нее «вкладчиков»; а главное, вспыхнувшая любовь к актрисе Марии Андреевой, являющейся связующим звеном между тремя этими увлечениями.

История, думаю, всем известная, но все же здесь стоит сказать о грустных итогах всех трех главных увлечений его жизни того периода.

Начнем с конца – с Марии Федоровны Андреевой. Она не любила Морозова, а искусно им манипулировала, вытягивая огромные суммы «на революцию». А когда ушла от него к Максиму Горькому, которого Савва Тимофеевич считал своим другом, то разбила ему сердце.

И в любимом его МХТ по вине актрисы Андреевой, которая интриговала против примы театра Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой, произошел раскол: его создатели К.С. Станиславский и В.И. Немирович-Данченко рассорились на несколько лет. Да и сам Морозов в этой ситуации разрывался между любовью (к Андреевой) и дружбой (с Чеховым и Ольгой Леонардовной).

Ну а последней каплей, что «добила» колосса, стала «благодарность» партии большевиков: Красин, которого Морозов устроил к себе на фабрику, организовал там стачку.

Незадолго до этого Савва Тимофеевич вернулся к жене. Та его приняла. Можно себе представить, что чувствовала эта гордая женщина, на глазах которой, как и на глазах всей Москвы, несколько лет разворачивалось драматическое представление: страсть мужа – измена – неожиданный финал любовного треугольника Морозов – Андреева – Горький…

Супруги изо всех сил пытались наладить отношения. 25 июля 1903 года у них родился младший сын Савва. Но счастье обходит стороной роскошный дом Морозовых на Спиридоновке. В душе Зинаида Григорьевна так и не смогла простить мужа. Но тут с ним случается новая трагедия: обида на большевиков и полное разочарование в революционной идее, в результате чего Морозов впадает в сильнейшую депрессию. Чтобы отменить уступки рабочим, на которые он пошел после стачки, Мария Федоровна Морозова – фактическая владелица фабрик – отстраняет сына от управления, объявив его недееспособным по причине психического заболевания.

В мае 1905 года Зинаида увозит мужа на лечение сначала в Берлин, а затем на юг Франции, в Канны. Их сопровождал врач И.И. Селивановский. Семья останавливается в роскошном отеле «Ройяль». Здесь 13 мая 1905 года Зинаида Григорьевна нашла супруга мертвым. Официальный вердикт – самоубийство. Тем более и прощальная записка оказалась так кстати. И французские власти не стали рассматривать заявление вдовы, что она видела из окна убегающего мужчину, очень похожего на Красина, которому – читай, большевикам, – накануне муж отказался дать денег со словами: больше никогда! Да и поза покойного на диване со скрещенными на груди руками наводила на сомнения… Но полиция Канн их смело отмела…

Зинаида Григорьевна привозит тело мужа в Россию в свинцовом гробу. Надо сказать, что в самоубийство Саввы Морозова никто не верит, потому что ей разрешают похоронить его на Рогожском старообрядческом кладбище на участке клана Морозовых.

После смерти мужа Зинаида Морозова получила в наследство недвижимость и ценные бумаги, стала владелицей заводов и рудников на Урале, помещицей Владимирской и Московской губерний. Ее состояние было около полутора миллионов!

В память о покойном супруге она построила дом дешевых квартир на Пресне, помогала сиротским домам.

Но женщина, даже очень богатая, всегда нуждается в крепком мужском локте, на который можно опереться, и широкой спине, за которой можно спрятаться от проблем и сплетен. А клеймо вдовы самоубийцы вновь подмочило репутацию Зинаиды Григорьевны. Она практически никого не принимает у себя – только близких друзей, редко бывает на светских мероприятиях. Ей пришлось одной воспитывать четверых детей, им она нанимает самых лучших педагогов.

Судьба сводит ее со старым знакомым, ранее не раз бывавшим в их доме и не скрывавшим своего очарования хозяйкой, – Анатолием Анатольевичем Рейнботом (1868–1918?).