Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо - Питер Акройд

Сэмюэл Джонсон в февральском номере газеты Adventurer 1754 года писал, что плохо воспитанный и невежливый человек – тот, кто «отрицает общественное мнение, пренебрегает критическими оценками и ставит под сомнение всеобщие законы, предпочитая им собственное суждение»; другими словами, это антиобщественный человек. Другой крайностью, приводившей в ужас «истинных» джентльменов, была женоподобная манера кивать, кланяться и гримасничать. К признакам женоподобности относилось посещение итальянской оперы и чаепития – новомодные веяния эпохи, которые рассматривались как угроза для старинной патриархальной культуры времен Стюартов и Елизаветы. Особенно порицалась новая мода на поцелуи между мужчинами при встрече. В комедии Колли Сиббера «Любовь определяет мужчину, или Счастье щеголя» (Love Makes a Man; or, The Fop’s Fortune; 1700) один из актеров поздравляет другого такими словами: «Сэр, вы приятно целуетесь. Мне нравится целовать мужчину. В Париже мы только и делаем, что целуемся».

Важнейшим инструментом общественной жизни была беседа, которая умело объединяла общие суждения и личный вкус; считалось, что усваивать ценности цивилизации и общепризнанные истины проще всего через социальные связи и диалог. История так бы и не узнала Сэмюэла Джонсона, если бы не беседы с близкими по духу людьми, которые снижали градус накала его беспокойного ума; эти беседы помогали ему осознавать, что существует огромный мир, где есть место и для него и где нет молчаливого ужаса и оцепенения, которые так страшили его[83]. В январском номере журнала Rambler за 1752 год он писал: «Стремление выделиться благодаря искусству беседы – это самое распространенное и при этом наименее постыдное желание, продиктованное тщеславием». Возможно, для Исаака Ньютона или Уильяма Блейка это не казалось столь очевидным, однако для представителей середины XVIII века это было ясно как день. Человек был создан для беседы.

В этой связи стало появляться множество клубов, служивших площадкой для обмена мнениями и бесед; среди них выделялся Разговорный клуб, который собирался раз в неделю в приятных местах. «Что полезнее для человечества: изучение натурфилософии или светской истории?» «Должны ли родители прививать ребенка, чтобы сохранить ему жизнь?» Клубы имели целью взрастить жизнерадостность и открытость, дружелюбие и взаимопонимание, словно в неосознанной попытке противопоставить их политическим и религиозным разногласиям предыдущего столетия.

Клубы теперь встречались повсюду. Некоторые из них прочно обосновались в тавернах, например клубы Эссекс-Хед, Айви-Лейн и Теркс-Хед; все они так или иначе были связаны с именем Сэмюэла Джонсона. В «Заметках о нравах и характерах при дворе королевы Анны» (Remarks on the Characters of the Court of Queen Anne; 1732) Джон Маки писал: «Практически в каждом [лондонском] приходе есть собственный клуб, куда жители могут прийти после тяжелого рабочего дня, который они проводят кто в торговой лавке, кто на бирже, и поделиться своими мыслями перед сном». Один из корифеев английской литературы XVIII века Джозеф Аддисон заметил, что «человек – животное общительное», однако, по всей видимости, его высказывание не распространялось на женский пол, поскольку упоминания о женских клубах того времени полностью отсутствуют.

Клубы по интересам теперь объединяли представителей различных отраслей промышленности, ремесел, поборников традиций, искусства, спорта и прочих устремлений. В Лондоне насчитывалось около 3000 клубов, в Бристоле – порядка 250. Едва ли в течение дня находилось мгновение, когда житель Лондона мог побыть наедине с собой. Возможно, именно поэтому радости одиночества были ключевыми ценностями, которые транслировал зарождавшийся романтизм начала XIX века. И все же вторая половина XVIII века располагала к уединению тех, кто действительно этого желал; укромные церкви и таверны были не менее частым явлением, чем открытые пространства. Известна история мужчины, который исправно ходил обедать в одну и ту же таверну на протяжении четверти века. За все это время он и человек за соседним столиком, отделенным перегородкой, ни разу не заговорили. Наконец он набрался смелости и воскликнул:

– Сэр, вот уже двадцать пять лет мы соседствуем за ужином, но ни разу не сказали друг другу и слова. Могу я узнать ваше имя, сэр?

– Сэр, да вы наглец.

Чисто английский диалог.

Ходить в клуб означало собираться для получения взаимной выгоды, создавать общий капитал или преследовать общую цель, становиться партнерами или сколачивать состояние. В этой связи многие клубы походили на торговые организации и разделялись по видам деятельности: клуб углевозов и ткачей шелка, клуб извозчиков и башмачников, клуб часовщиков и постижеров, клуб кузнецов и пряничных пекарей.

Создавались клубы по искусству, музыке, философии и литературе; клуб пивных баров и клуб охотников на лис. Члены клуба ужасов, встречавшиеся в Тауэре в полночь по первым понедельникам месяца, должны были разделывать мясо при помощи штыка и пить смесь бренди и китайского зеленого чая ганпаудер (черный порох). Некоторые клубы были слишком таинственными, чтобы воспринимать их всерьез. В клубе ленивых участники должны были являться на собрания в пижамах, а в клубе молчания запрещалось говорить. Клуб уродливых лиц принимал в свои ряды лишь контингент, соответствующий названию клуба. Стоит ли говорить, что членами клуба каланчей, клуба ворчунов и клуба пердунов могли стать лишь обладатели вышеперечисленных неоценимых качеств? Некоторые участники клуба «Кит-Кэт», увековеченные на холсте Годфри Неллером, все еще украшают стены Национальной портретной галереи Лондона. Глядя на изображения Аддисона, Ванбру, Конгрива и Стила, посетитель может сформировать свое впечатление о представителях XVIII века, оставивших глубокий след в английском обществе, культуре, а теперь уже и истории.

Считается, что ярмарки и рынки, зародившиеся в Средневековье и переживавшие расцвет в елизаветинской Англии, стали постепенно терять популярность и в конце концов полностью исчезли. Строго говоря, все было не совсем так. Стоило появиться возможности заработать, как торговая палатка или разборный стол вместо прилавка тут же, как по волшебству, вырастали у двери любого дома. Ярмарки и рынки продолжали обслуживать местное население в пределах небольшого района – точно так же, как это происходит сейчас. Однако, как и многое другое, торговые ряды нуждались в благоустройстве. Открытые рынки ушли в прошлое, а торговлю на перекрестках отменили, объяснив тем, что это создает помехи для дорожного движения. Во вновь отстроенных торговых павильонах товары размещались вольготно, каждый на своем месте.

Появилось и еще кое-что, повлиявшее на природу розничной торговли в стране. К середине XVIII века в каждом селе был магазин. Именно по его наличию или отсутствию село отличали от деревни. Толчком к появлению магазинов стал Лондон – колыбель и оплот торговли. Еще в эпоху римского завоевания столица изобиловала товарами и славилась многонациональностью. Со временем мало что изменилось. К примеру, конкуренцию Королевской бирже в Сити, построенной в 1567 году, составила Новая биржа[84] на улице Стрэнд, возведенная спустя сорок два года. Это были поистине лондонские заведения. Еще в XVII веке торговля, как правило, велась в палатках, на раскладных прилавках или даже в подвалах. Однако Великий пожар 1666 года позволил торговцам развернуться и дышать свободнее.