Код доступа - Марта Яскол

смогут: у него отдельная квартира, поэтому с кем он уходит, с кем приходит, они не видят, – продолжила напирать Маруся. – А мы им, как вы понимаете, не докладываем. Да и вообще не трубим на всех углах о том, что… что спим вместе. Однако следователю же нужно говорить правду, так ведь? Как и врачу – в этом плане мы с вами в некотором роде коллеги… С вашего разрешения, продолжу. У Воронова не было и мотива совершить это, без преувеличения, гнусное злодеяние. Я не давала ему ни малейшего повода для ревности! У нас с ним все хорошо, просто замечательно. Дело шло, не побоюсь этого слова, к свадьбе.

– А вот у меня другие сведения, – сдвинул брови Малышев, – у меня сведения, что Павел Пожарский за вами ухаживал, а вы отвечали ему взаимностью…

– Кого вы слушаете, товарищ Николай Антонович! Да, я была знакома с Пожарским, но мало ли с кем я знакома! А скольких я лечила!.. С точно таким же успехом меня можно к половине мужского населения Чкаловска ревновать. А вот та, которая это сказала, как раз из ревности и наговорила вам на меня кучу гадостей. Злится, что Воронов устоял перед ее чарами. Уж она и так, и этак, со словами и без слов. А он – ноль внимания, фунт презрения. Даже ухом не повел. Кремень! Вот она и…

– Что ж, спасибо за откровенность, товарищ Левкова, – поразмыслив, сказал Малышев. – Ваш рассказ поможет следствию… Наверное. Давайте-ка оформим его, так сказать, документально. Не возражаете?

«Ложь во благо – не ложь, а всего лишь одна из версий реальности, – подумала Маруся. – Если бы мы с Андреем не поссорились из-за этой… «макулатурной королевы», возможно, все было бы именно так, как я только что рассказала. А главное, что мотив покушения на Павла – вовсе не глупая ревность, в этом-то я уверена на девяносто девять процентов. И-и-эх, пропадай моя телега, все четыре колеса!»

– Не возражаю, – со вздохом ответила она.

– Ты откуда такая взбудораженная? – спросила Катя, когда Маруся, запыхавшись, влетела в кабинет и плюхнулась на свой стул.

– В милицию ходила, – Маруся уставилась в окно, как будто надеясь высмотреть там какой-нибудь дельный совет. Однако за окном было только заснеженное дерево, на ветке которого сидела взъерошенная ворона. – Сказала Малышеву, что Андрей не мог по ночам устанавливать растяжки на развалинах костелов, потому что ночи проводил со мной.

Катя с минуту переваривала полученную информацию.

– А это правда? – наконец спросила она.

– Катя! Ладно Малышев поверил, но ты-то! Ты-то прекрасно знаешь, с кем я на самом деле проводила все эти ночи!

– Со мной? – неуверенно уточнила Катерина. – В смысле не со мной, а рядом со мной, то есть в одной комнате…

– В смысле, в смысле… в коромысле! – с улыбкой передразнила ее Маруся. – Работать сегодня будем? Или в отсутствие начальства пойдем вразнос? Кот из дома – мыши в пляс?

– Марусь, а Воронов вернется? Его ведь выпустят? – спросила Катя. – А вы помиритесь? Слушай, ты, наверное, думаешь, что я чумная какая-то – то за Воронова тебя сватаю, то за Пожарского, то снова за Воронова… Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Ты этого заслуживаешь!

– Ох, Катя, Катя! – Маруся посмотрела в окно. Там, где недавно сидела ворона, лишь покачивалась, стряхивая пушистый снег, ветка. – Видишь, что творится? Один жених в коме, другой за решеткой. То еще счастье…

Пригорюнившаяся Катя тяжело вздохнула.

– Андрей, надеюсь, вернется, – по-прежнему глядя в окно, произнесла Маруся. – А помиримся ли мы с ним? Спроси что-нибудь полегче…

29

Марусю всегда удивляла скорость распространения слухов: порой что-то еще даже не произошло, а об этом уже шепчутся во всех углах. До конца рабочего дня она ходила по госпиталю, опасаясь услышать за спиной такие вот шепотки. Не то чтобы Маруся сильно переживала за свою репутацию, она ничью семью не разбивала, отца у малолетних детей не отнимала… Согласно легенде, придуманной ею для Малышева, она, напротив, как порядочная девушка собиралась замуж за любимого мужчину! С точки зрения общественной морали, в таком намерении не было ничего предосудительного. Ну, или почти ничего.

С другой стороны, афишировать подробности подобных отношений как-то не принято, они же не на загнивающем Западе с его сомнительными моральными ценностями! К тому же неизвестно, как к их с Андреем «служебному роману» отнесется начальство Воронова. Для него, начальства, своенравный начгоспиталя – и без того постоянный раздражитель. А вдруг оно только и ждет повода для его отстранения? И не преминет им воспользоваться?

Именно по этой причине Маруся и колебалась, прежде чем сделать над собой усилие и пойти к Малышеву. Однако потом решила, что сейчас важнее отвести от Воронова подозрения, а другого способа она не придумала…

Хуже всего было то, что Маруся не знала, где на самом деле был Андрей в ту ночь, когда на развалинах костела поставили растяжку. И терзалась сомнениями. Раньше для нее невыносимой была мысль о том, что Андрей и вправду мог изменить ей со змеей Марго. Но теперь она думала иначе: пускай в постели со змеей, лишь бы не на месте преступления. Правду говорят, что все познается в сравнении…

В итоге Маруся именно на то, чего опасалась, и напоролась. Намереваясь повернуть за угол, за которым располагался физиотерапевтический кабинет, она услыхала визгливый голос Маргариты, громко чем-то или кем-то возмущавшейся. Впрочем, понятно, кем – разумеется, Марусей.

– А я говорила, что эта ваша Левкова – та еще штучка! С виду скромница, а на деле… Дни она с одним проводит, ночи, как выяснилось, с другим, а корчит из себя при этом… королевишну!

Маруся сделала шаг, чтобы выйти из-за угла и дать Маргарите надлежащий отпор, но за нее это сделала, судя по голосу, санитарка Шурочка.

– Да ты просто Марусе завидуешь! Смириться не можешь, что Воронов по ней сохнет, а твоя неземная красота ему до лампочки!

– Моя красота до лампочки?! – задохнулась Марго.

– Твоя, твоя! – раздался хрипловатый голос медсестры Гали. – Маруське ты не соперница. Она девка хорошая, правильная, лично я таких уважаю. А тебе советую придержать язык. Ты у нас человек сравнительно новый, хочешь вписаться в коллектив – веди себя как положено. В чужой монастырь со своим уставом, как известно, не ходят. А здесь, хоть и не монастырь, но устав очень даже строгий…

Испугавшись, что ее обнаружат, Маруся тихонько попятилась, повернулась и пошла в противоположную сторону. Легкая улыбка еще долго не сходила с ее лица.

Алиби – вещь упрямая.