Египтянин. Путь воина - Жюльетт Сапфо

– Да, да, убей его, Памеджаи! – нагловато-поддразнивающе командовал карлик.

– Остановитесь! – Жрец ещё пытался защищаться. – Не в вашей власти убить того, кто служит богам. Повторяю: я – не предатель.

– Боги! Что нам твои боги? – закричал Малыш Бес. – Памеджаи, сломай шею предателю, довольно нам его зловещих предсказаний! Смерть ему! Я не верю этому колдуну!

Они всё же накинулись на ассирийца и в ярости схватили его. Не будь рядом Ренси, драка закончилась бы трагедией.

– Отойдите прочь, глупцы! – потребовал Ренси. – Предупреждаю: кто посмеет тронуть жреца хоть пальцем, будет иметь дело со мной!

И такое у него было в этот миг лицо, что карлик и кушит отступили от ассирийца на несколько шагов.

– Что за безумие овладело вами?! – продолжал Ренси, глядя на них потемневшими от гнева глазами. – Бей свой своего, чтобы чужой нас боялся. Так что ли? Мало вас надсмотрщики до смерти истязают, так вы ещё сами поубивайте друг друга.

Памеджаи ответил ему угрюмым взглядом исподлобья, Малыш Бес что-то сердито пробормотал.

– До чего я дожил! Верховный жрец священного храма, по праву рождения вознесённый к вершинам власти, едва не был убит двумя головорезами как какой-нибудь сборщик налогов, – сокрушался ассириец, крепко, по-дружески, пожимая руку Ренси в благодарность за своё спасение.

– Как тебя зовут? – Ренси решился задать ему вопрос, который уже давно вертелся у него на языке. – Какое твоё настоящее имя?

Жрец взглянул на него с грустной и загадочной улыбкой:

– Сейчас это не важно.

– Но ты мне расскажешь когда-нибудь о себе, – настаивал Ренси. – Расскажешь, да?

Ассириец задумчиво посмотрел на пустыню, заполняемую вечерними сумерками, на темнеющие вдали невысокие барханы. Он так и не ответил Ренси.

Ничего не изменилось в жизни Ренси: он по-прежнему был рабом, снова вставал чуть свет, жевал смердящую рыбу и шёл работать на Нехо. Только работа его теперь была не та, что прежде. Хети прислал человека сказать, что отныне ему предстоит работать с плитами – и больше никакого золота. Тяжёлые плиты гнули к земле, как проклятье. Свинцовой тяжестью наливалось тело, саднило плечи, тупела голова. И постоянным спутником всего этого однообразия была смертельная, иссушающая душу тоска по Мерет. Одна надежда, что рабство не вечно, что ему удастся в конце концов сбежать из Красной Горы, давала Ренси силы жить.

Правда, побег представлялся теперь маловероятным. С утра и до вечера, с кем бы Ренси ни говорил, что бы он ни делал, за ним постоянно наблюдали настороженные глаза Аббала. Ночью же надсмотрщики поочерёдно дежурили возле жилища, где он спал. «Ещё раз задумаешь убежать, – вспоминалась Ренси угроза Хети, – пощады не жди. Прикажу удушить тебя как кролика. И поверь, Нехо меня за это только поблагодарит». Впрочем, наблюдение за Памеджаи и Малышом Бесом было не менее пристальным.

Однажды утром Аббал привёл каменотёсов к разложенным на земле плитам. Эти плиты были уже кем-то равномерно, до гладкости, обтёсаны, но на одной из них какой-то мастер наметил мужскую фигуру. Аббал, отчаянно жестикулируя и выкрикивая слова на своём языке, дал Ренси понять, что нужно высекать рельеф.

– Это фараон? – уточнил Кочевник и перевёл вопрошающий взгляд на Ренси.

– Нет, это его наместник, – мрачно поправил его египтянин. – Номарх. Так их у нас называют. Ладно, бери молоток и резец.

Звонко застучали молотки. Ренси работал с одной стороны, Кочевник с другой. Кусочки камня отлетали в стороны. Изображение выходило из камня, приобретая всё большее сходство с живым образом.

– Подумай только, – говорил Кочевник, не оставляя молотка, – через много-много лет, когда нас с тобой не будет и никто не узнает, жили мы с тобой или нет, он будет жить, как живут все ваши цари на стенах своих гробниц.

– Нет, нет, нет, – вторил Ренси в такт ударам своего молотка. – Я не хочу его бессмертия! Я не хочу, чтобы потомки египтян вспоминали его имя! Не хочу, чтобы оно пережило века!

Он всё сильнее, всё неистовее колотил своим молотком до тех пор, пока на почти готовом рельефе не появилась трещина, расколовшая лицо Нехо на две половины.

Неизвестно, какое наказание последовало бы за этим поступком Ренси и долго ли продолжалось это беспросветное существование, если бы не новая беда, обрушившаяся на всех египтян.

– Горе всем нам, великое горе! Фивы разрушены, армия разбита! Фараон бежал из страны! О горе нашей многострадальной Та Кемет! – кричал, заламывая худые старческие руки, начальник экспедиции Джутинехет.

Каторжники давно его не видели, а некоторые даже были уверены, что он умер. Все в каменоломне привыкли к тому, что Хети пользуется безграничной властью и что в Красной Горе нет и быть не может кого-то другого, равного ему по положению. Таких, как Ренси, который понимал, что Джутинехет просто не желает обременять свою старость непосильными заботами, среди каторжан было мало. Ренси был уверен, что начальник экспедиции с первых дней безропотно уступил место хозяина Красной Горы напористому и более молодому Хети.

Никто не знал, когда в Красную Гору прибыл гонец из Фив и какие ещё вести он привёз. Вероятнее всего, не узнали бы и о войне, если бы Джутинехет сумел сдержать свою скорбь. Нарушив приказ Хети, который осознавал угрозу сложившейся обстановки для поддержания порядка в Красной Горе, старик бежал по каменоломне с воплями и безудержным плачем.

Хотя большинство каторжан были родом из Нижнего Египта и о столице царства знали исключительно понаслышке, каждый хорошо представлял, что этот город расположен далеко в глубине страны. И вот он в руках врага… Это было тем более страшно, что из города бежал фараон, что владыка Обеих Земель, богопомазанный сын Амона-Ра, бросил свой народ, уже дважды обманув его надежды на победу. Теперь каторжников мучил один вопрос: что же будет дальше? Неужели им до самой смерти суждено оставаться в этой проклятой каменоломне рабами: сначала своих господ, а потом и чужеземных? А в том, что ассирийцы, прибрав к своим рукам дворцы египетской знати, вскоре доберутся и до её богатств в недрах земли, никто из них не сомневался…

Тревога за судьбу Мерет, которая, как он помнил, надеялась на нерушимость Фив, беспрестанно давила на Ренси, усиливая в нём чувство отчаяния и безысходности. Хотелось, чтобы кто-то хотя бы смелым словом нарушил цепенящую скорбь воплей Джутинехета и опроверг эту страшную весть. Ренси снова думал о побеге, но оттого, что все его планы были один фантастичней другого, чувствовал их нереальность.

– Египтянин! – приглушённый голос вывел задумавшегося Ренси из забытья: это Кочевник, который был по-прежнему рядом, пытался привлечь его внимание. – Скажи, Египтянин, ты мне доверяешь?

При этих словах он впился в Ренси блестящими тёмными глазами.

– Мы с тобой работаем вместе, и всё, что я о тебе знаю, это то, что ты хороший помощник, – уклончиво ответил Ренси.