Улица Полумесяца - Энн Перри

– Да, именно так, – ответил он, позволив себе перевести взгляд на чайник. – У вас в прихожей появилась новая акварель с коровами. Мне всегда нравились сельские пейзажи с животными. По-моему, они производят в высшей степени успокаивающее воздействие.

Показалось ли ему, что плечи хозяйки напряглись под шелком платья?

– Спасибо, – ответила она, – я рада, дорогуша, что вам понравилось. Не желаете ли перекусить тостами? Вы успели позавтракать или с самого утра бродили по городу, задавая вопросы? – Ее голос звучал на редкость сердечно, словно она действительно переживала, не голодны ли ее неожиданные гости.

Телман смущенно откашлялся. Он-то почти наверняка проголодался, но почти наверняка не желал бы воспользоваться ее гостеприимством. Инспектор счел бы неловким быть обязанным этой женщине, даже в такой малости.

– Благодарю вас, вы крайне любезны, – ответил Питт, не отказавшись от угощения и, в общем, сочтя его удобным предлогом, чтобы задержаться в доме для дальнейшего разговора.

Лили взяла со стола хрустальный колокольчик и позвонила, а когда появилась служанка, попросила принести для всех тосты, масло и джем. Замешательство инспектора доставляло ей удовольствие – оно отражалось и в ее легкой улыбке, и в насмешливом блеске глаз. Пожалуй, подумал Питт, по современным канонам ее все же не назвали бы по-настоящему красивой: черты лица у нее были крупноваты, особенно рот. В ней не было и следа скромности или хрупкости. Но суперинтенданту редко приходилось видеть настолько привлекательных женщин, исполненных веселой и кипучей жизненной силы. И вкус Кэткарта в выборе любовницы восхитил его даже больше, чем в подборе изысканной обстановки для дома.

– Нам немного пока удалось узнать, – задумчиво произнес Томас. – Несколько дней мы опрашивали разных его знакомых и почти ничего полезного не выяснили… за исключением того, что мистер Кэткарт тратил огромные деньги, которых никак не мог заработать своим искусством.

Он пристально следил за глазами хозяйки дома, надеясь распознать малейшее проявление тревоги, но все равно не мог толком понять, что именно в них увидел. Ему попросту не удалось понять, как можно истолковать проявления ее чувств. Любила ли она покойного? Отражалась ли в ее взгляде печаль или только уместное отвращение к жестокости и бессмысленности его смерти? Несомненно, она переживала за него. Фотограф ей нравился, и не так уж важно, любила ли она его по-настоящему.

Лили опустила глаза.

– Он был очень умным, – сказала она. – Ведь он был не просто фотографом, понимаете, а чудесным художником.

– Да, безусловно, я понимаю. – Суперинтендант имел в виду то же самое, что и она. – Я видел несколько сделанных им портретов. И по-моему, в данном случае слово гений не будет преувеличением.

Женщина быстро вскинула глаза, вновь улыбнувшись.

– Как жаль, что его больше нет, правда? – В глазах ее заблестели слезы.

Ее последние слова прозвучали неопределенно – она не отвергала, но и не подтверждала суждение полицейского.

– Его талант проникновения в сущность человека и символического, образного отражения ее в портретах не имел себе равных, – продолжил Питт. – И в них запечатлевалось не только то, что люди хотели бы видеть в себе, но во многом и то, что они как раз не хотели бы увидеть с такой ясностью. Я видел не просто портреты людей, но и их тщеславие, и внутреннюю пустоту, пороки и слабости наряду с красотой или силой.

– Практически портретная живопись, – мягко заметила Лили.

– Возможно, она также чревата опасностями, – добавил Томас. – Не каждый пожелает, чтобы его натура предстала с такой откровенностью перед посторонними глазами – и, возможно, еще менее перед глазами тех, кого они любят или перед кем могут быть уязвимы.

– Вы думаете, что его убил какой-то клиент? – Теперь Мондрелл казалась потрясенной.

– Я уверен, что его убил кто-то знакомый, – ответил Питт, – и что убийца относился к нему с особой страстью.

Хозяйка промолчала.

– Не думаете ли вы, что это преступление порождено алчностью? – спросил ее Томас. – Едва ли оно вызвано самозащитой. Если только он не шантажировал кого-то… – Он умолк, ожидая ее отклика.

Если глаза Лили и расширились, то настолько мало, что через мгновение суперинтендант уже усомнился, что видел это. Но почему? Ей следовало бы поразиться и даже оскорбиться. Он же только что предположил, что ее любовник виновен в одном из самых отвратительных преступлений!

– Чем же? – спросила женщина, осторожно выбирая слова. – Почему вы думаете, что он мог знать что-то о… ком-то?

– А он знал?

– Если и знал… то определенно не говорил мне…

– Но мог бы знать?

Теперь мисс Мондрелл выглядела очевидно смущенной, хотя и на редкость хорошо скрывала это. Ее волнение выразилось лишь в напряжении руки, сжавшей тонкую фарфоровую чашку, и в легкой дрожи, проявившейся в ряби на поверхности чая. Должно быть, она поняла, что полицейский подбирается к вопросу о том, знала ли она ту тайну, что стоила Кэткарту жизни, и если знала, то продолжила ли пользоваться ею так, что это тоже могло погубить ее.

– Я не знаю, – выдавила она улыбку. – На мой взгляд, ничего порочного он знать не мог. Но все-таки трудно сказать наверняка…

Неужели это правда? Откуда же тогда он добывал деньги? И откуда они вдруг появились у Лили, позволив купить мастерский пейзаж в прихожую и серебряный чайник? Не многовато ли потрачено на покупки за одну неделю? Может, у нее появился новый и удивительно щедрый любовник? Или она побывала в доме Кэткарта и унесла оттуда несколько памятных подарков, с ведома или без ведома миссис Геддс? Учитывая, что у покойного не было никаких конкретных наследников, миссис Геддс могла сотрудничать с заинтересованными лицами, сохранив кое-что и себе. Кто мог знать? Вероятно, никто, если только Кэткарт не хранил где-то опись имущества, а это казалось невероятным, если учесть все то, что Питт успел узнать о его жизни. И безусловно, такой описи не обнаружилось в письменном столе среди его бумаг.

Томасу не хотелось думать о том, что Лили Мондрелл прошлась по дому Делберта и забрала себе все, что ей понравилось. Он вполне мог бы понять ее, но все же эти мысли вызвали у него раздражение.

Затянувшееся молчание утомило хозяйку.

– Хотите еще чая, дорогуша? – спросила она, взявшись за красивый чайник.

– Благодарю, немного, – согласился суперинтендант, глядя, как играет свет на полированной металлической поверхности.

Создавалось впечатление, что мисс Мондрелл специально провоцировала его на те самые вопросы, которые меньше всего хотела услышать.

– Вы заходили в его дом после убийства? – спросил Томас.

Рука женщины дернулась, и ей пришлось поддержать чайник другой рукой.

Питт ждал, и даже Телман замер, не донеся до рта тост с конфитюром.