Утопленник из Блюгейт-филдс - Энн Перри

Шарлотта застыла в ожидании, не сводя глаз с мужа.

Томас собрался с духом.

— Шарлотта, ты не знаешь всех обстоятельств дела. Иначе ты понимала бы, что у нас достаточно доказательств, чтобы осудить Мориса Джерома, и нет ничего — ты меня слышишь? — ничего, что указывало бы на существование кого-то еще, кто был бы каким-либо образом причастен к этой трагедии. Я ничем не могу помочь миссис Джером. Я не могу подправить или скрыть факты. Я не могу заставить молчать свидетелей. Я не могу и не буду вынуждать их изменить свои показания. И это конец дела! Я больше не собираюсь говорить о нем с тобой. Будь добра, где мой ужин? Я устал и продрог, у меня выдался долгий и крайне неприятный день. Я желаю, чтобы мне подали ужин, и я желаю спокойно его съесть!

Шарлотта устремила на него немигающий взор, осмысливая то, что он ей сказал. Питт спокойно выдержал ее взгляд. Она медленно и глубоко вздохнула и медленно выпустила воздух.

— Да, Томас, — сказала Шарлотта. — Ужин на кухне. — Резко подобрав юбки, она развернулась и пошла по коридору.

Питт последовал за женой с легкой усмешкой на лице, которую он не собирался ей показывать. Шарлотте нисколько не помешает немного побыть Эжени Джером!

Чуть меньше недели спустя Гилливрей во второй раз совершил блестящее открытие. Правда — и он вынужден был это признать, — свое открытие сержант совершил, следуя мысли, предложенной Питтом, который к тому же настоял на том, чтобы он довел дело до конца. И тем не менее Гилливрей поспешил со своей новостью к Этельстану, прежде чем доложить о ней самому Питту. Этого он добился, задержав свое возвращение в полицейский участок до того времени, когда Питт уйдет по делам, о чем ему было хорошо известно.

Питт вернулся, мокрый по колено от дождя. С полей его шляпы текла вода, промочившая насквозь воротник и шарф. Сняв онемевшими пальцами шляпу и шарф, инспектор бросил их бесформенной грудой на вешалку.

— Ну? — спросил он у Гилливрея, вставшего со стула напротив. — Что там у вас? — По самодовольному лицу сержанта Питт понял, что у того что-то есть, и он слишком устал, чтобы тянуть кота за хвост.

— Источник заболевания, — ответил Гилливрей. Он не любил название болезни и всеми силами старался избегать произносить его вслух; казалось, само это слово было ему неприятно.

— Сифилиса? — умышленно уточнил Питт.

Гилливрей в отвращении поморщился, его гладко выбритые щеки залились румянцем.

— Да. Это проститутка — женщина по имени Абигайль Винтерс.

— Значит, не таким уж невиновным он был, наш Артур, — заметил Питт с удовлетворением, которое не смог бы объяснить. — И что дает вам повод думать, что именно она источник заболевания?

— Я показал ей портрет Артура — фотокарточку, полученную от его отца. Она узнала его и призналась, что была с ним знакома.

— Вот как? А почему вы говорите «призналась»? Она что, совратила его, как-то обманула?

— Нет, сэр. — Гилливрей вспыхнул от досады. — Она шлюха, и никак не могла оказаться в том обществе, где бывал Артур.

— Значит, он сам к ней пришел?

— Нет! Его привел Джером. Я это доказал!

— Его привел Джером? — опешил Питт. — Для чего? Определенно, ему меньше всего было нужно, чтобы у Артура проснулся вкус к женщинам. Это же какая-то бессмыслица!

— Ну, бессмыслица или нет — но Джером это сделал! — самодовольно отрезал Гилливрей. — Похоже, ему также нравилось наблюдать за этим со стороны. Он сидел и смотрел. Знаете, мне хочется собственноручно вздернуть мерзавца на виселицу! Обычно я не присутствую при казнях, но эту я не пропущу ни за что!

Питту нечего было сказать. Конечно, он проверит показания, лично встретится с этой женщиной, но теперь спорить было уже очень трудно. Виновность Джерома убедительно доказана, остались лишь самые иллюзорные и сюрреалистические сомнения.

Протянув руку, инспектор взял листок бумаги, на которой рукой Гилливрея были записаны имя и адрес. Это было последнее, чего не хватало для суда.

— Если вам это доставит удовольствие, — резко произнес инспектор. — Лично я не могу сказать, что мне когда-либо доставляло удовольствие наблюдать, как человека вешают. Любого человека. Но вы поступайте как вам угодно.

Судебный процесс по делу Мориса Джерома начался во второй понедельник ноября. Шарлотте до этого еще ни разу не доводилось бывать в здании суда. Ее интерес к расследованиям, которыми занимался ее муж, в прошлом был весьма значительным; больше того, в нескольких случаях она принимала в них самое деятельное участие, нередко разоблачая преступника с риском для жизни. Однако для нее все неизменно завершалось арестом: молодая женщина считала дело закрытым, как только в нем не оставалось тайны. Ей было достаточно лишь узнать исход судебного разбирательства — присутствовать на нем лично у нее не было ни малейшего желания.

Однако на этот раз Шарлотта решительно вознамерилась находиться в зале, своим присутствием оказывая моральную поддержку Эжени Джером, для которой, несомненно, предстоящее испытание обещало быть крайне мучительным, каким бы ни был приговор. Даже сейчас молодая женщина не могла сказать точно, какой вердикт суда она ожидает. Как правило, она полностью доверяла Томасу, однако в данном случае она чувствовала в нем какую-то внутреннюю печаль, более глубокую, чем просто душевные страдания по поводу трагедии преступления. Это было чувство неудовлетворенности, какой-то неполноты — Томасу нужны были ответы, которых у него не было.

Но в то же время если убийца не Джером, то кто? Не было даже никаких свидетельств причастности кого-то еще. Все свидетели неопровержимо указывали на наставника: ну не могли же все лгать? Это было невозможно, и все же сомнения оставались.

В голове у Шарлотты сложился мысленный образ Джерома, несколько нечеткий, немного размытый в деталях. Она была вынуждена постоянно напоминать себе, что образ этот построен в основном на словах Эжени, а ту ну никак нельзя было назвать непредвзятой. И, разумеется, на том, что сказал Томас; но можно ли было считать непредвзятым его? Эжени тронула его при первой же встрече. Она была такой беззащитной; у него на лице отразилось сострадание, стремление защитить ее от страшной правды. Наблюдая за своим мужем, Шарлотта злилась на Эжени за то, что та такая слабая, такая невинная, такая женственная.

Однако теперь это уже не имело значения. На что похож Морис Джером? Со слов тех, кто его знал, у Шарлотты сложилось впечатление, что этот человек не подвержен эмоциям. Он не выказывал ни внешних чувств, ни тех чувств, которые тлеют глубоко внутри, прорываясь наружу лишь втайне от чужих глаз, в порыве неудержимой страсти. Джером был абсолютно холодный; его устремления были скорее интеллектуальные, чем чувственные. Он обладал жаждой к знаниям, к положению в обществе и влиянию, которое оно давало; он стремился выделяться своими манерами, речью и одеждой. Джером гордился своим прилежанием и тем, что у него есть знания и умения, отсутствующие у других. Он также втайне гордился своими абсолютными успехами в таких науках, как латынь и математика.