Тем, кто не любит - Ирина Степановская

Катя выросла совсем незаметно. Кровь дает о себе знать, и по характеру она была совсем не такой, как Наташа. Наташе вовсе не казалось это странным: она хорошо помнила, что по другой линии в роду у девочки актеры, а это всегда накладывает отпечаток на личность. Актерство ведь не профессия, это тип, это характер. Катя была кокетливой, умненькой и привлекательной. Чем она совершенно не интересовалась, так это науками и профессией матери. Катя росла совершенно другой. В детстве она обожала шить куклам платья и представлять их моделями, чего никогда не делала Наташа. Катя была спортивна и хорошо рисовала, любила печь торты, и это в последнее время стало уже сказываться на ее фигурке. Катя унаследовала от бабушки круглые ямочки на щеках, что делало ее совершенно очаровательной. Если красота Наташи была во многом добыта ценой ума и внешних усилий, у Кати все замечательно образовалось само собой. Она выросла женственной, мягкой. Но и она уже, прекрасно сознавая свое очарование, обожала умильно смотреть на мальчиков материнскими глазами и хлопать ресницами – хлоп-хлоп! В последнее время Наташа замечала, что дочь пробует свои чары и на Серове. Кстати, по отношению к Кате Наташа никогда не делала тайны из ее рождения. С раннего возраста дочь знала, что Серов – второй муж мамы. Конечно, ведь она прекрасно помнила: когда мама вышла замуж за Серова, они очень быстро переехали жить в Москву. Кате тогда было восемь лет. Попрыгать, потанцевать, устроить какой-нибудь розыгрыш – пожалуйста. Катя была гораздо более легкий и конформный человек, чем Наташа. Друзей у нее было – море. Училась она играючи. Все, что доставалось легко, выполняла блестяще; за тем же, что не давалось сразу, бежала к Серову. Он был ее постоянным консультантом по математике, физике, химии. Правда, Наташу раздражало этакое поверхностное отношение к жизни и некоторое пренебрежение к ней самой как к матери, которое иногда нет-нет да и проскальзывало у Кати, но что было делать… И искренней потребности в познании чего-либо, что отличало по жизни Наташу, у Кати не было. Наталья утешалась тем, что пока в ее семье конфликты дочки и матери протекают не катастрофично – без наркотиков, уходов из дома и тому подобных ужасов, от которых мало кто застрахован.

– Ты у нас, мамочка, элита, – любила повторять дочь, пробуя на себе дорогую материнскую косметику, кремы и духи. – Не всем на роду написано быть такими знаменитыми учеными, как ты. Но кому-то надо ведь и полы мыть!

Наташу смешило это замечание, так как полы и окна у них в доме, так же как и у бабушки, мыла отнюдь не Катя, как, впрочем, и не Наташа, а приходящая по договоренности женщина. И Наташу еще удивлял отчетливо различимый, хотя и скрытый упрек в дочериных словах.

«Что же я могу сделать? – думала с сожалением Наташа. – Каждый должен прожить свою жизнь так, как выпало на его долю. А сам процесс изменения доли – удовольствие ниже среднего. И успех не гарантирован. Пусть будет, как будет».

Класса с восьмого ее кокетка-дочь время от времени начала проявлять к Славе повышенное внимание. Правда, как правило, только тогда, когда ссорилась с очередным мальчиком. Катя строила Славе глазки, прижималась к нему, будто случайно.

– Вот уж кто у нас Лолита, так это Катя, – в шутку говорила Наташа, имея в виду Лолиту Набокова, а не Лолиту Милявскую. Сама же чуть не с ужасом наблюдала за дочерью, пытаясь понять – проверяет ли девочка на всех подряд свои чары, или чувствует настоящую привязанность к Славе, как она сама когда-то была до странности влюблена в отчима? Наташа понимала – как для нее самой отец был символом Бога, так и для Кати остроумный, небрежно-элегантный Серов стал символом мужчины.

В одно Наташа верила – Слава достаточно умен, чтобы не заводить роман с падчерицей. Зачем ему Катя? Ему хватает женщин на стороне. К тому же большую часть времени Катя предпочитала проводить у бабушки и у деда. Ей там было вольготнее. Там она пользовалась безусловным комфортом и обожанием, там никто ей был не указ, в то время как дома от Кати все-таки требовали дисциплины и порядка. Сам Славик относился к Кате, как хороший отец относится к повзрослевшей дочери. Любил делать ей подарки, любил с ней гулять. Наташе было жаль дочь. Тяжело достается падчерицам любовь к умным, красивым отчимам. К тому времени, когда глупые, сексуально озабоченные прыщавые щенки становятся мужчинами, их ровесницы часто уже выходят из детородного возраста. Что же остается хорошеньким умненьким девочкам, находясь рядом со взрослыми кумирами? Конечно же, влюбляться! И, помня о том навязчивом чувстве влюбленности к отчиму, которое чуть не разрушило ее жизнь, Наташа готова была терпеть загулы Серова с какими угодно девушками, лишь к нему в постель не залезла Катя. Наташа была справедлива – ей казалось, что нельзя на одну доску ставить обыкновенную человеческую слабость, присущую, кстати, не одному Серову, а многим мужчинам, и все то хорошее, что он сделал для нее. Однако невысказанная обида за себя, за то, что ее муж предпочитал ей совсем каких-то незначительных женщин, в глубине души терзала Наташу. И не Серова ли – темную фигуру, насмехающуюся над ней, – видела она, как кошмар, в своих снах?..

Вдруг прошлой осенью Катя поступила в университет и почти одновременно привела в дом парня, которого назвала своим мужем. Парень, по мнению и Наташи, и Славика, совершенно не подходил дочери ни по каким статьям. Известно ведь, что девочкам, если они живут в счастливых семьях, часто нравятся парни, похожие на отцов. Наташу поразило, что молодой Катин муж абсолютно не был похож не только на Катиного деда, обожавшего внучку, но и на Серова. Славик хранил дипломатичное молчание, Наташа пыталась вызвать дочь на разговор, но та на контакт не шла. И Славик избегал разговоров на тему Кати.

На обеде, заменяющем свадебное торжество – так сами захотели «молодые», – в перерыве между салатом и курицей Наташа все-таки позвала Катю в кухню.

– Сядь, доченька, на секунду. Скажи…

– Ну чего еще? – Взгляд у Кати был недовольный, тревожный. – Я и так знаю все, что ты скажешь! Первое – что рано. Второе – что нужно сначала выучиться. Третье, и самое главное, – я не беременна! Это я решила выйти замуж. Это окончательно и обсуждению не подлежит.

Наташа подумала, что, протяни она еще секунду, и Катя уйдет. Говорить надо было быстро.

– Катя, скажи, ты уходишь из дому не потому, что отчаялась найти кого-нибудь, похожего на папу? Ты понимаешь, о чем я говорю?

Еще не закончив фразу, Наташа поняла, что сказала это зря. На лице дочери появилось презрительное, отчужденное до льда, выражение.

– Ты сошла с ума! – спокойно сказала ей Катя, гордо встала с кухонной табуретки и вышла.

– Катя, не торопись заводить ребенка! – почти прокричала Наташа вслед рассерженно уходящей дочери. – Подожди, мало ли что еще будет в жизни? Все перемелется, повернется и образуется! Будет так, как ты хочешь, только подожди!

Это был крик отчаяния. Слава богу, кроме Кати, его никто не услышал. Дочка же выразительно постучала пальцем по лбу, и Наташа, чтобы сгладить свою непроизвольную выходку, войдя в комнату, в смущении обняла своего бородатого и какого-то очень большого и красного зятя. Дочь сидела рядом с ним хорошенькая, как ангел, и хранила на лице непроницаемое достоинство сфинкса.