У штрафников не бывает могил - Владимир Першанин

Уголовники заметно растерялись. Они понимали, что вырваться из бегущей цепи не выйдет. Свои же приколют штыками. Некоторые пытались найти Алдана, чтобы посоветоваться. Но из отделений и взводов никого не выпускали. Рота, как сжатая пружина, готовилась к броску.

Когда поступит сигнал — не знали. Планировали с вечера, но пока никаких команд не поступало. Потом сообщили, что атака начнется на рассвете. Илья Аркадьевич Зенович поступил для поддержки моего взвода. Мы вместе изучали наш участок.

Триста метров до разрушенного забора — расстояние небольшое. Чтобы преодолеть его, требуется меньше минуты. Это теоретически. Но немецкий пулемет МГ-42 выпускает ленту за 12-15 секунд. Плюс автоматы, винтовки. А мины? Они будут взрываться на бетонной площадке, раскидывая осколки сплошным веером. Пяток удачных попаданий выбьет взвод наполовину.

Укрытия можно пересчитать по пальцам. Сгоревшая «тридцатьчетверка», сваленный бетонный столб, две глубокие воронки от авиабомб… и все. Если не считать трупы, за которые тоже иногда прячемся. Но пули немецких пулеметов пробивают их насквозь. Да и вообще, ситуация складывалась похуже, чем на Талице. Это даже не атака, а бросок на пулеметы.

Зенович внешне держится спокойно. Он в своей аккуратной гимнастерке, с кобурой, автоматом, запасными дисками. Через плечо — полевая сумка-планшет. Хорошая, кожаная, чем-то набитая.

— Илюха, ты чем планшет набил? — спросил я.

— Разное… документы, письма, патроны. Пакет индивидуальный.

— Сумку оставляй, она под ногами только путаться будет. Гранат сколько?

— Четыре штуки.

— Иди к старшине, оставь ему планшет и возьми еще штук пять РГ-42. Старые «тридцать третьи» не бери. Пока запал взведешь да встряхивать будешь, взорвешься к чертовой матери.

Замполит выше меня по должности, но сейчас не до чинов. В боевом отношении я опытнее Зеновича. Он это понимает, но все же бурчит:

— Чего ты меня за мальчишку считаешь? Как-нибудь справлюсь. Бросал я «тридцать третьи».

По глазам вижу, что замполит обманывает. Может, на полигоне и приходилось тренироваться раз-другой, а в бою вряд ли. Пришел Петя Фалин, от него попахивало водочкой. Может, поэтому Пчеловод выглядел веселее, чем мы. Сообщил, что бежать хоть и недалеко, но по открытому месту.

— А мы и не заметили, — ехидно ответил я. — Лучше бы водкой угостил.

— У меня спирт.

— Ну, пей тогда сам.

Пьем мы и самогон, и технический спирт, воняющий резиной. Фалин просто дурачится и с готовностью отстегивает флягу. Есть и закуска: банка рыбных консервов и луковица. Зенович деликатно отказывается, но я советую ему:

— Хлебни. Спать лучше будешь. Лучше утром перед атакой не пить.

Слегка разбавленный вонючий спирт пьем по очереди из одной кружки: Зенович, Фалин, Осин, новый командир отделения, разжалованный лейтенант, Федосеев Николай. Потом также по очереди съедаем по кусочку лука и мелкую рыбешку в томате. В ожидании кухни обсуждаем завтрашнюю атаку.

Хотя чего ее обсуждать? На рассвете выползаем и сколько сможем ползем на брюхе. Учитывая, что осветительных ракет у фрицев всегда хватает, вряд ли проползем больше, чем полста метров. Остальное расстояние преодолевать только бегом.

— Комполка тварь еще та! — ругается Матвей. — Пожалел пару орудий для поддержки.

Все соглашаются, но Фалин, оказывается, пришел не только со спиртом, но и с деловым предложением. Он принес от саперов полную противогазную сумку с дымовыми шашками. Захваченный своим хитрым замыслом, он предлагает вызвать по два-три добровольца из каждого взвода, доползти ночью до укрытий (сгоревших танков, воронок) и за пяток минут перед атакой зажечь шашки.

— Ветра нет, — замечаю я. — Чтобы всю полосу наступления задымить, надо не меньше полусотни шашек А у тебя всего штук двенадцать. Да и где ты столько добровольцев найдешь, если даже Егорыч разрешит?

Слово «добровольцы» произношу с намеком, что таковые вряд ли найдутся. Можно, конечно, приказать. Но пускать вперед целое отделение просто нереально. Их заметят, осветят ракетами и перестреляют, а нас будут ждать с удвоенной готовностью.

Пока мы спорим, привозят ужин, а я иду к Тимарю посоветоваться насчет дымовых шашек. Оказывается, капитан уже про это думал, но без ветра толку не будет. Приказывает приготовить ручные пулеметы для поддержки атаки. Я принимаюсь ругать командира полка, но Тимарь отмахивается:

— Брось! Чего он со своей малой артиллерией сделает? Спасибо, хоть гранатами обеспечил. И за урками поглядывай. Не давай в щели прятаться.

Вроде неплохая идея насчет дымовых шашек откладывается из-за тихой погоды. Тимарь еще раз напоминает мне и Фалину не лезть на рожон. Мы возвращаемся к себе. Несмотря на усталость, долго не могу заснуть. За полночь небо заволакивает пеленой облаков, исчезает половинка луны. Темнота, не видно даже сгоревшего танка перед нами.

Немцы начинают проявлять признаки тревоги, и каждую минуту-две запускают на нашем участке осветительные ракеты. Настроения это не поднимает, а тут еще приползает Алдан и спрашивает, когда подвезут водку. Автоматов рядовым штрафникам не выдавали, но у Алдана за плечами ППШ, на поясе трофейный эсэсовский нож-кинжал. Пахан держит марку.

— Как привезут, так и получите, — отвечаю я. — И запомни, ситуация такая. Ввиду особой важности задания трусов и паникеров приказано расстреливать на месте.

— Ты меня не пугай, старшой, пуганый. Я к тебе пришел, может, напоследок, как с человеком поговорить. Вижу, не веришь ты мне.

— Не верю, — подтвердил я. — Мне тоже до первого боя не слишком верили.

— Может, и правильно, — соглашается Алдан и достает папиросы. Закуриваем, осторожно пряча огоньки.

Папиросы у Алдана получше, чем у офицеров роты. Впрочем, у меня папиросы давно кончились, пользуюсь махоркой. У Алдана хорошо просушенный «Казбек» в твердой пачке. Я понимаю, что авторитетному вору страшно, как и любому человеку. Ночь подходит к концу, скоро атака.

— У тебя семья-то есть? — спрашиваю я.

— На хрен семья? Ты, старлей, не понимаешь, что ли — у меня жизнь совсем другая. У тебя приказы-указы, а я человек вольный. Только зарулил, кажись, не туда.

— Не туда, — соглашаюсь я. — Сидел бы на нарах, а полез под пули. Теперь обратного хода нет.

— Есть, нет… еще посмотрим. Я выживу. Не за этим из лагерного дерьма выбрался.

Алдан подбирает с бруствера автомат и молча уходит. Поговорили, как меду напились. Конечно, пахан выживет, я не сомневаюсь. Подставит всю свою шайку, чужие спины, но сам под пули не полезет.

— Тьфу! — со злостью отплевываюсь я.

Рядом сопит мой ординарец Савельев. Ему всего восемнадцать, и сон у него по-мальчишески крепкий. Попал ко мне из связистов. Рассказывал, как посылали одного за другим бойцов восстанавливать под огнем телефонную связь. Увидел своего земляка, разорванного на части снарядом, и перемкнуло в голове от страха. Дня три по лесу шатался. Потерял шинель, винтовку и совершенно не помнил, где ночевал, что ел. Получил два месяца штрафной роты. Это его второй бой. Освободить после первого не получилось. Если выживу, напишу представление. Мальчишка неплохой.