Money. Неофициальная биография денег - Феликс Мартин

А ведь оставался еще вопрос денежного стандарта. Долгие века эта тема была камнем политического преткновения, своего рода осью весов, на которых балансировали противоположные устремления правителя и его подданных. Где конкретно должна располагаться эта ось – в этом-то и заключался ключевой вопрос политической справедливости. В Зазеркалье Локка, однако, деньги были вещью, ценность – природным свойством, а денежный стандарт, следовательно, – объективным фактом. Ось весов необходимо было закрепить раз и навсегда – иначе как они смогут служить точным измерительным инструментом, без отклонений взвешивая противостоящие друг другу интересы? В Древнем мире уважение условий договора и денежного стандарта воспринималось как необходимое правило игры, тогда как нравственный (или безнравственный) характер таких действий, как расторжение контракта, изменение денежного стандарта за счет реструктуризации долгов, обесценивание денег или инфляция, относился к политической сфере. Но в Зазеркалье Локка соблюдение договора и уважение к денежному стандарту стали не вопросом честности, а вопросом точности.

Разумеется, это Зазеркалье, как и то, в котором побывала Алиса, – было просто сном. Концепция экономической ценности не есть свойство природного мира – как мы знаем, в прошлом на планете существовали общества, вовсе не знакомые с ней, – поскольку они знать не знали, что такое деньги. Выбор денежного стандарта – всегда политическое решение, поскольку не существует некоего объективного, истинного стандарта, отражением которого он должен быть. Это всегда политическое решение, так как сам стандарт отражает только волю власти относительно того, какое распределение благ, доходов и рисков считать справедливым. Как следствие, триумф понимания Локком природы денег не привел к эпохе объективности в экономической сфере, а наоборот. Он открыл путь вполне конкретным, зачастую беспочвенным предубеждениям – и, что еще хуже, замаскировал их кажущейся научной объективностью.

В Зазеркалье – вот куда ведет общепринятый взгляд на деньги (иллюстрация Джона Тенниела к книге «Алиса в Зазеркалье» © Lebrecht Music & Arts Photo Library)

Новое понимание природы денег не означало, что не будет споров об этике, вовсе нет. Просто теперь этика означала нечто совсем иное. Старые дилеммы исчезли. Если деньги – это вещь, а ценность – физическая характеристика, рассуждать о деньгах с точки зрения этики бессмысленно. Называть денежный стандарт несправедливым так же глупо, как называть погоду нечестной. Теперь центральными темами рассуждений о морали стали свобода служения собственным интересам и уважение к условиям договора. Моральное поведение в денежном обществе теперь означало беспрекословное следование философии laissez-faire (невмешательства государства в экономику) и выплату долгов. Заповеди денег, так же как законы государства, необходимо было соблюдать – нарушение их считалось неэтичным. Возможно, «Алиса в Зазеркалье» – слишком жизнерадостная аналогия. Возможно, правильнее было бы сказать, что деньги оказались в Праге из «Процесса» Кафки или в Париже, описанном Анатолем Франсом в «Красной лилии». В этом произведении циник Шулетт говорит о равенстве всех перед «величественным лицом закона, который и богатым и бедным равно запрещает ночевать под мостами, просить милостыню на улицах и красть хлеб»[10].

Именно сюда, в локковское понимание природы денег, и уходит корнями неспособность ортодоксальной экономической мысли увидеть истоки общественной и политической нестабильности монетарного общества. Локк хотел сделать деньги безопасными для демократии. Однако самой большой ценой за это оказались изменения не экономические, а те, что лежали вне сферы экономики. Изложенные Локком идеи о природе денег и экономической ценности способствовали тому, что экономисты стали рассматривать уважение к ничем не сдерживаемому рынку как моральный долг каждого разумного человека.

Подобные этические шоры – вещь довольно прискорбная, как показали события, последовавшие сразу за перечеканкой монет по проекту Локка. Однако все эти трагедии были только тенью грядущих катастроф. Чем активнее распространялась убежденность экономистов в том, что монетарное общество способно регулировать себя само, тем страшнее были моральные последствия в тех случаях, когда люди, стоявшие у штурвала власти, поддавались соблазну Зазеркалья. История одного из самых позорных эпизодов в истории экономической политики наглядно показывает, насколько печально может обернуться дело.

К 1845 году Ирландия уже больше четырех десятков лет была частью Великобритании, а в экономическом и политическом отношении считалась ею, – не всегда добровольно – на протяжении нескольких веков. В то же время благодаря своей религиозной и языковой самобытности страна сохраняла достаточно высокую степень культурной самостоятельности – а в социально-экономическом аспекте существовала практически в другой эпохе. К началу XIX века Британия превратилась в крупнейшую в мире промышленную экономику, тогда как Ирландия оставалась одной из наименее развитых стран Европы. Возьмем, к примеру, такой показательный факт: сельская экономика (и крестьянство в целом) практически полностью зависели от урожаев одной-единственной культуры – картофеля. Поэтому уже первые сообщения о катастрофическом неурожае картофеля в Ирландии, начавшие поступать в сентябре 1845 года, тут же насторожили британское правительство.

Реакция властей была молниеносной. Организованная для сбора данных научная группа отправилась в Ирландию и на месте оценила серьезность ситуации, после чего была создана Комиссия по оказанию помощи пострадавшим. Возглавил ее офицер Рэндольф Раут, в свое время руководивший снабжением войск в битве при Ватерлоо. За политику правительства по этому вопросу отвечал молодой заместитель секретаря Казначейства Чарльз Эдвард Тревельян. Тревельян – один из наиболее блистательных представителей новой породы прогрессивных реформаторов, которых в британской государственной системе становилось все больше, – был чрезвычайно одаренным человеком. С такой командой, вдохновляемой благородными принципами и обладающей основательным практическим опытом, за судьбу Ирландии можно было не беспокоиться – она оказалась в надежных руках.

Впрочем, если кто-то рассчитывал на особое милосердие со стороны Казначейства, ему следовало бы обратить внимание на статью Тревельяна, опубликованную в журнале Te Economist в конце ноября 1845 года. Он начал ее с предупреждения: «Благотворительность – ошибка, характерная для всех англичан». Разумеется, нет смысла отрицать, что надвигающийся голод в Ирландии – экономическая катастрофа и трагедия для многих людей. Однако простое предоставление помощи – неправильная стратегия, нарушающая сразу два фундаментальных принципа экономической теории. Первый из них гласит, что необходимо избегать аморальных действий. Если предоставить Ирландии безвозмездную помощь, то актуальная проблема будет решена, но страна попадет в зависимость от Великобритании. Согласно второму принципу, вмешиваться в действие рынка нельзя. Адам Смит доказал, что самый эффективный способ достижения общественного блага заключается в предоставлении людям экономической свободы. Следовательно, вмешиваясь в работу рыночных механизмов с целью разрешения кризиса, правительство совершило бы ошибку.