Вечный хранитель - Виталий Гладкий

А Фанфан с младых ногтей научился полагаться только на самого себя…

— Чего изволите, сударь? — подскочил к Фанфану гарсон.

— Жэ фэн[49], — ответил Фанфан по-французски; он решил пока не афишировать, что ему известен русский язык.

— Не понимаю, — сказал фальшивый юнга с вежливой улыбкой.

— Ам-ам, — показал на рот Фанфан.

— Ну, это и ежу понятно, — жрать хочешь, а может, и выпить; но что именно тебе подавать, немчура проклятая?

— Что тут стряслось? — вопрос прозвучал, казалось, из ниоткуда; Фанфан даже вздрогнул.

Возле стола нарисовался, будто вырос из-под земли, белобрысый хлыщ с неподвижным и очень пристальным взглядом бледно-голубых глаз. На нем, как и на гарсоне, тоже была матросская одежда — правда, офицерского фасона. Но он явно не был простой обслугой, потому что мальчик-гарсон при его появлении затрепетал от страха.

— Вот… господин не знает нашего языка, — ответил он дрожащим голосом.

— Ты бы, Антипка, вместо того чтобы лясы точить с девками на поварне, иноземные языки изучал! — хлыщ сурово сдвинул белесые брови. — Иначе погонит тебя хозяин прочь, и будешь на Обжорке[50]милостыньку клянчить. А парнишка, кажись, француз, — сказал он, окинув Фанфана проницательным взглядом. — Редкая птица в наших краях… Мсье, я к вашим услугам, — любезно улыбнулся он Фанфану; его французский был изрядно исковеркан, но все же вполне понятен.

— Жё вудрэ дэжёнэ[51], — сказал Фанфан.

Мысленно он очень удивился, что этот русский с одного взгляда определил его национальность. Одежды сидевших за столами иноземцев мало чем отличались от платья, которое было на Фанфане.

— Пожалуйста, заказывайте, мсье, — сказал белобрысый.

Он перечислил все пункты в меню, которое оказалось весьма аппетитным даже на слух:

— Перловая каша с миндальным молоком, заливное, кислые щи, лимбургский полумягкий сыр, вяленая осетрина, пироги, блины с икрой, смородиновый морс, кофе со сливками, из спиртных напитков водка, мед малиновый, вино ренское…

— Кэс кё ву ну рёкомандэ ком пля дё вьянд[52]?

Фанфан, который поначалу не испытывал большого голода, под влиянием кухонных запахов вдруг почувствовал, как его рот наполнился слюной.

— У нас есть окорок, запеченный с зеленой фасолью, отварная говядина с огурцами, барашек с кашей, томленое в горшочке ушное из говядины с черносливом в сметанном соусе…

— Жё прэфэр лё жиго[53], — ответил он, судорожно сглотнув.

— Как прикажете… — Белобрысый изобразил поклон.

Еду и напитки гарсон принес быстро. Фанфан, который заказал бокал ренского (гулять так гулять! тем более, что граф Сен-Жермен не поскупился, отсыпал ему вполне приличную сумму на питание и мелкие расходы), очень удивился, когда к столу с торжественным видом приблизился белобрысый с серебряным подносом в руках. На подносе стояла рюмка водки, а рядом с ней, на крохотной керамической тарелочке, лежал кусок черного хлеба, густо присыпанный солью.

— Выпейте эту чарку, мсье, во здравие императрицы нашей Анны Иоанновны… многая ей лета!

— Зачем… почему?! — смешался Фанфан. — Я водку не пью. Вино — пожалуйста…

— Нет-нет, мсье, именно эту чарку вы обязаны испить. Угощение за счет заведения. Так постановил еще царь Петр Алексеевич, почивший в бозе… царствие ему небесное… — Тут белобрысый истово перекрестился. — Каждому посетителю Трактирного дома полагается, невзирая на чины, происхождение и званья…

Фанфан зажмурил глаза и одним махом вылил водку в рот; он слышал от Сен-Жермена, что русские именно так пьют крепкие напитки. Огненный клубок прокатился по горлу, вонзился в желудок и разбился, словно он был хрустальным, на сотни мелких частичек-перчинок, которые просочились в вены и артерии и подогрели кровь почти до кипения.

У подростка выступили слезы на глазах и он начал беззвучно зевать широко открытым ртом, словно выброшенная на берег рыбина. Гарсон, который стоял за спиной белобрысого, с трудом сдерживал смех.

— Закусите! Всенепременно закусите хлебушком! — приговаривал белобрысый.

Фанфан последовал его совету; на удивление, ему мгновенно полегчало, и он задышал полной грудью. Свежий черный хлеб с солью оказался очень вкусным.

— Мэрси, — поблагодарил Фанфан белобрысого, и тот, прихватив с собой гарсона, удалился.

Водка ударила в голову горячей волной и вызвала просто зверский аппетит. Жадно урча, словно звереныш, Фанфан набросился на окорок, и вскоре от него осталось только воспоминание.

Он не мог видеть, как к белобрысому подошел невзрачный мужичок в поддевке[54]и что-то спросил, указав на Фанфана. Выслушав объяснения, он сел за стол, заказал большую кружку кислых щей и стал неторопливо прихлебывать холодный пенящийся напиток, не выпуская подростка из виду ни на мгновение.

И открылась им благодать… Так подумал ошарашенный Глеб, когда перед ним появилась Жмань. Книжное изречение о некой «благодати» пришло ему в голову, когда Тихомиров-младший и Жук остановились у ворот на околице деревни.

Это была изрядно потемневшая от времени резная деревянная арка в виде напрестольной сени со схемой макрокосма: небосвод, знаки земли и воды. Стесанные с двух сторон толстые столбы, поддерживающие арку — небесный свод, были сплошь покрыты резными растительными символами, большей частью воспроизводящими букву «Ж» (в славянской азбуке — «живите»). На самом верху арки было вырезано изображение Макоши[55], которая держала в поводу двух стилизованных лошадок — по одной с каждой стороны.

Но больше всего поразило Глеба изображенное в верхней части арки Око Ра[56]. Какое отношение к Жмани может иметь древнеегипетский бог?!