Переплетчик - Эрик Делайе

Годом позже эта милая девочка в процессе изучения устройства кареты отца испортила тормоза. То есть она просто, вооружившись зазубренным кинжалом, за три часа умудрилась открутить тормозные колодки[71]с правой стороны — на переднем и заднем колёсах. Здраво предположив, что её поступок не пройдёт незамеченным, она кое-как приклеила обе колодки на место, позаимствовав клей из переплётной мастерской при дворце. Клей честно выдержал ровно одно торможение. Конюх впряг лошадей в карету и докатил до главного входа в герцогскую резиденцию. Там он затормозил и стал ждать господина.

Следующий раз тормозить пришлось уже на дороге, на достаточно серьёзной скорости, и тут обе приклеенные колодки сорвало. Затормозила только левая сторона кареты, её потащило в сторону и перевернуло. Герцог и Дорнье, ехавшие в карете, отделались синяками, конюх погиб, двух лошадей из четырёх пришлось добить, чтобы не мучились. Анна-Франсуаза снова отправилась в карцер.

Больше развлечения девочки к человеческим жертвам не приводили. Но так или иначе росла она избалованным и злым ребёнком — и одновременно умным и изобретательным. Анну-Франсуазу интересовало всё на свете. Видимо, самым страшным наказанием для неё мог стать недопуск к информации, к знаниям. Понимая это, герцог приставил к ней учителей — и ошибся, потому что учиться в традиционном понимании этого процесса Анна ненавидела. Она никак не могла понять, зачем ей в жизни понадобится латынь, и, что самое смешное, герцог не мог толком ей это объяснить. Читать книги на латыни? Проще заказать перевод, если его до сих пор не существует. Молиться и понимать церковные тексты? «Папа, а ты-то в церкви часто бываешь?» — со смехом отвечала она. И так далее, и тому подобное. Самое страшное, что герцог понимал и признавал её полную правоту. Учить латынь «просто потому, что так принято» Анна не могла и не хотела. Ей нужна была причина.

Дорнье первым понял, как нужно обучать герцогскую дочку, чтобы та выросла если не доброй и милой, то хотя бы умной. Точнее, эрудированной. Дорнье очень чётко разделял понятия «ум» и «эрудиция». Второе слово в его понимании подразумевало объём знаний, умещающихся в голове индивидуума. А первое — умение этими знаниями грамотно пользоваться. Человек, который знал десять языков, но при этом ни разу в жизни не воспользовался своим знанием, в глазах Дорнье был эрудированным глупцом. Человек же, который ни одного языка с академической точки зрения не знал, но постоянно общался с иностранцами на улицах Парижа, нахватывался от них жестов и словечек — и обращал свои знакомства в деньги, назывался в соответствии с терминологией управляющего «безграмотным, но умным». Кроме того, Дорнье считал, что эрудицию несложно обрести: достаточно много читать, слушать других эрудитов, можно учиться в Академии или подрабатывать у какого-либо ремесленника. Знания так или иначе приходили со временем и накапливались, накапливались, накапливались. Ум же обрести было нельзя. Дураками, утверждал Дорнье, рождались и умирали. Дурак вполне мог окончить университет и десять раз стать доктором философии, но ума от этого у него не прибавлялось.

Анна-Франсуаза с точки зрения Дорнье родилась не просто умной, но гениальной. Эрудиции ей не хватало исключительно ввиду малого возраста, и она стремилась впитывать знания — те, которые считала необходимыми. В два счёта умелый спорщик Дорнье втолковал герцогу, что девочку нельзя учить по традиционным методам и программам. Вы же нашли нового, перспективного врача, приверженца оригинальных методик — Анне нужен такой же педагог, утверждал он. Педагог не должен вдалбливать в девочку совершенно не нужные ей латынь и греческий. Где она воспользуется ими? Нигде! Они изучаются лишь по привычке, по традиции. Они считаются необходимыми, не являясь таковыми. Девочка должна изучать то, что ей действительно пригодится в жизни. Живые иностранные языки: английский, голландский, например. Да пусть даже русский, благо специалистов по русскому языку во всей Франции можно сосчитать по пальцам одной руки. Ей стоит также учить анатомию и медицину, астрономию и право, математику и литературу, причём не целиком, а лишь те их разделы, которые вызовут хоть какой-нибудь интерес с её стороны. Де Жюсси усомнился в том, что математика может быть интересной, но Дорнье тут же продемонстрировал ему красивый математический фокус-задачу, и покорённый герцог сказал: ищи учителя.

Дорнье уговаривал герцога не зря. Требуемый педагог уже был у управляющего на примете и буквально вечером того же дня предстал перед будущим работодателем. Учителя звали Альфонс де Ври, он происходил из обедневшего дворянского рода и вынужден был много и тяжело работать, чтобы обеспечить существование — своё и своих пожилых родителей. Старик де Ври, папаша преподавателя, промотал всё состояние, лишившись родового имения и земель, проигрался в пух и прах, а затем ещё и спился. Молодой де Ври всеми фибрами души ненавидел азартные игры и алкоголь: это был один из факторов, говорящих в его пользу.

Но в первую очередь де Ври привлекал Дорнье своими преподавательскими качествами. Хронический недостаток денег де Ври объяснялся в основном новаторскими методами работы с учениками. Многие клиенты не понимали и не принимали манеру де Ври и отказывались от его услуг, заодно снабжая молодого человека весьма негативными рекомендациями. Тем не менее Альфонс не сдавался, отстаивая свою точку зрения и надеясь, что когда-либо его всё-таки заметят. Что же, это произошло.

Во-первых, де Ври был практиком. Он считал, что зачитывание отрывков из трудов великих — это не преподавание, а издевательство над студентом. Чтобы узнать, как складывается два и два, нужно их сложить, а не прослушать трёхчасовую лекцию об особенностях сложения чётных чисел. Он утверждал, что десятилетний срок обучения в Сорбонне катастрофически завышен, что всем необходимым студент может овладеть за два-три года, а прочее — тлен, и не более того. Де Ври умел работать и с маленькими детьми; более того, он придерживался мнения, что детей нужно перегружать чрезмерным количеством информации, причём зачастую для них непонятной, а не сюсюкать с ними. Учение — это тяжкий, но очень интересный труд, говорил он, и Дорнье был с ним совершенно солидарен.

Герцог согласился взять молодого учителя на испытательный срок. Через полторы недели Анна-Франсуаза не только полюбила Альфонса де Ври всем сердцем, но и набралась разноплановых знаний, которые расточала направо и налево. Поймав в коридоре дворца какого-либо взрослого, она рассказывала тому, как зайцы меняют свой окрас в зависимости от времени года, как работает человеческое сердце (в данном случае теория оказалась значительно безопасней и приятней практики), как живут люди в дальних странах, например в Америке, и почему у некоторых чёрная кожа.

Будем честны: де Ври не знал всего. Он нередко заблуждался и ошибался, но в этом не было ничего страшного. Лучше ошибиться, даря знание, чем безошибочно молчать. Де Ври не был уверен насчёт роли нервной системы в организме, а также предполагал наличие некоего эфирного вещества, таящего в себе энергию. Он пытался получить концентрат этого вещества, чтобы обрести могущество, юная Анна-Франсуаза неоднократно присутствовала при его опытах. Преклоняясь перед трудами Бойля[72], де Ври, тем не менее, был уверен в многочисленных ошибках великого химика и не всегда соглашался с, казалось бы, доказанными истинами. Впрочем, в одном он с Бойлем был согласен целиком и полностью — в том, что пламя имеет массу. Пытаясь поймать частицы пламени в хитроумные ловушки, де Ври объяснял Анне-Франсуазе принципы горения и построения различных веществ из корпускул.