Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II - Коллектив авторов

строю ученье, когда его с теми товарищами обучали ружьем. Сверх жалованья производили печеного хлеба по фунту и литру самого плохого, по их названию шкофта. Оный гораздо хуже нашего российского, да и черен, ибо состоит из произрастания, называемого датчанами платна банана, и варили кофий всякое утро по нарочитой[108] чашке с сахарным песком; банана очень сытна, оную можно есть, кроме сырой, соленую, вареную, печеную и жареную, и дерево сего произрастания подобно несколько видом нашему еловому дереву, а плод оного сырой вкусом как огурец и бывает длиною в пол-аршина, толщиною не более нашего большого огурца, кожа на нем зеленая; дерево же высокое, ровное, и листья аршина в три и так легки, как трава, одним листом можно постлать и одеться: дерево, впрочем, так кропкое[109] что можно большим ножом или солдатским тесаком перерубить не более как с разу по мягкости его: чрез один год опять оно вырастает и при носит плоды.

В Санкто-Томасе растут еще плоды, называемые кокосовые орехи, кои известны в Санкт-Петербурге, да и всем почти россиянам: на каждый день производили всем солдатам по одному ореху, они весьма вкусны, дерево их высоко и очень крепко, высотою как наша большая сосна и растет на полях; жители сего острова собирают с него орехи. Там водятся обезьяны, кои научены и воды в домы носить; с маленьким сосудцем кокосовых орехов посылают на колодцы их, и они исправляют весьма верно свою должность. Дикие обезьяны как скоро примечены будут на дереве кокосовом или близко оного, то обитатели острова Санкто-Томаса приходят к кокосовому дереву и нарочно обезьян пугают, дразнят, мечут в них небольшими камешками; напротив того, обезьяны с дерева кокосова бросают проворно спелые орехи, которые они подбирают; там не более стоит орех двух копеек или штивера: растет еще в Санкто-Томасе сахарный тростник; простолюдины наши думают и называют оный плод сахарным песком и будто есть сего песку целые горы; но плод сей подобен российской траве ангелике[110] или, попросту назвать, борщу или коровнику, которая растет на мокрых местах большею частью, нежели на гористых, и кою малые ребята рвут и, очистивши кожу, едят; а американских природных жителей оного острова и арапов ребята, срезавши сахарную трость, едят и сосут сладость патоки, разрезав на части; взрослые же американцы подрезывают тростник месяца чрез три во всякое время, и он опять вторично вырастает; они его не сеют и не садят, но сам оный вырастает срезанный, из него вяжут пучки и сделана у них машина по русскому названию жемы[111] коими всю патоку выжимают и варят в котлах медных на огне, а она садится в песок, который они кладут в бочки, сделанные из дерева, привозимого из Дании в досках, а тамошнее дерево не годится, ибо весьма крепко, а особливо самшит, вернебук, или красный сандал, и прочие.

Кофий на оном острове растет в немалом изобилии при морских заливах на деревах небольших, кои подобны нашей сливе или вишне и самой молодой яблоне, величиною не более аршина в два и три. Американцы и арапы, Санкто-Томасские жители, сбирают с сего дерева плоды, постилают под него полотно или худые паруса и дерево трясут легонько; в каждой веточке находится их два зернышка, по почищении коих сушат на солнце и веют по своему обыкновению лопатою, чтоб отстала чешуя, противу ветру; они не садят также и не сеют кофию, но оное там самородное.

Баранщиков никак не мог приобыкнуть к датскому языку и сделался непонятен в учении ружьем, за что хотя его товарищей рекрут часто бивали палками, но он был извиняем и не был бит чрез два месяца вместо чего, однако же, из оного острова променяли его в острова гишпанскою владения Порторико[112] не в дальнем оттуда расстоянии.

В Порторико послан он из Санкто-Томаса на небольшом корабле, куда приехал чрез двое суток, и за него гишпанский генерал, или комендант, подарил датчанам двух арапов.

В Порторике служил он при кухне генеральской в черной работе, то есть рубил дрова, чистил кастрюли и котлы, носил воду и другие исправлял работы около полутора года, то есть до половины 1783, доволен будучи пишею и всем. Как скоро привезен он был в Порторико, то его заклеймили в присутственном месте на левой руке:

1) святою Мариею, держащею в правой руке розу, а в левой тюльпан, 2) кораблем с опущенным якорем на канате в воду, 3) сияющим солнцем, 4) северною звездою, 5) полумесяцем, б) четырьмя маленькими северными звездами, 7) а на кисти той левой руки осьмиугольником, 8) клеймом, означающим 1783 год, 9) буквами М. Н., то есть Мишель Николаев, или Михайло Николаев; от сего бывает весьма чувствительная боль: ибо такими маленькими железными машинками, с иглами сделанными и натертыми порохом, когда заклеймят, кровь течет и сутки трои рука несносно болит, и смыть или стереть пороху ничем не можно. Научась говорить по-гишпански к неожидаемой радости в одно время был он вопрошен по гишпански генеральскою супругою: «Есть ли у тебя отец и мать и нет ли жены?» Тогда он, став пред нею на колени и проливая слезы, отвечал ей для приведения в жалость, что он имеет отца, мать, жену и троих маленьких детей. Великодушная госпожа, сжалившись на его состояние, обещала ему у своего супруга испросить свободу, что в скором времени и исполнила.

Ему дан пашпорт печатный на гишпанском языке, в котором он именован: московитин Мишель Николаев — и награжден от генерала 10 песодорами[113] монетою гишпанскою, по российскому счету тринадцатью рублями. С тем пашпортом нанялся в Порторике на италианском купеческом корабле в Европу плыть в Геную матросом и на том корабле плыл Северным океаном около трех месяцев.

1784 года в генваре месяце схвачены они были в океане тунизскими разбойниками, или инако называемыми мисирскими турками[114] живущими в Африке. Не могши противиться силою, товары и все осьмнадцать человек взяты в полон. Мисирские турки имели тогда войну с венецианами и одного из трех матросов, италианца, тот же час, как овладели кораблем, сбросили в море по причине той, что он знал их язык и говорил им с угрозами. По разделении добычи четырех человек принужденно обрезали в магометанскую свою веру, в том числе и его, Баранщикова, и заклеймили солнцем на правой руке железною дощечкою с иглами, натертою порохом. Он достался на часть корабельному капитану Магомету, и нарекли ему имя Ислям: он был скован,