Забей стрелку в аду - Сергей Зверев

– Не надо, – он с фальшивым гневом легонько толкнул Дарью.

Непроизвольно ладонь Святого легла на грудь журналистки. Дарья подалась вперед, прижимаясь сильнее и сильнее. Ее губы приоткрылись, обнажая ряд ровных зубов. Глаза девушки подернулись туманной поволокой, среди которой чернели расширенные зрачки с отражением Святого.

Выплюнув в потолок струю пара, по-разбойничьи засвистел чайник. Двое даже не шелохнулись. Настала та самая безмолвная минута равновесия, когда мужчина и женщина колеблются перед главным шагом, делают свой выбор. Святой смотрел прямо в глаза девушке и тонул в них. Грудь под его ладонью пульсировала, наливаясь твердостью.

– Чайник взорвется, – прошептала Дарья, проведя тыльной стороной ладони по щеке Святого.

– Не бритый? – так же неразличимым из-за рева взбесившегося чайника шепотом спросил он.

Дарья прочитала по губам:

– Колючий, как ежик. Но я люблю тебя колючим…

Чаша весов покачнулась. Дарья сделала свой выбор. Нагнувшись, она поцеловала мужчину в губы. Сначала нежно, едва касаясь, затем страстно, по-настоящему. Не опасаясь присутствия чужого человека в доме, Дарья распустила узел пояса запахнутого шелкового халата. Повела плечами. Шелк с тихим шорохом соскользнул вниз, открывая взгляду Святого удивительно пропорционально, без малейшего изъяна сложенную фигуру. Дарья выпрямилась, словно давая полюбоваться своим телом. Заведя руки за голову, она достала заколку. Освобожденные волосы антрацитовым потоком закрыли плечи. Дарья смотрела на мужчину мерцающими, призывными глазами.

– Пойдем, – она подала руку.

Святой, который давно уже никому не подчинялся, безмолвно поднялся и пошел за девушкой словно укрощенный, очарованный красотой зверь.

Эта ночь была безумной для обоих. Страсть как река, перегороженная плотиной. Если плотину снести, река выходит из берегов. Вырвавшуюся наружу страсть невозможно обуздать. Ее нужно испытать…

Утром в спальню ввалился Хоукс. Дремавшая на груди Святого девушка, увидав сквозь опущенные ресницы фиолетовую физиономию в дверном проеме, взвизгнула. Дарья села, инстинктивно прикрыв грудь ладошками.

Но девичья нагота инженера не волновала. Стивен прислонился к косяку и поплотнее закутался в плед.

– Вы? – невпопад спросил инженер, мало что запомнивший со вчерашнего вечера.

– Я, – ответила журналистка, кротко взглянув на Святого, также принявшего сидячую позу.

– Значит, у нас будет о чем поговорить, – Стивен перебросил через плечо мотавшийся у ног хвост пледа и, по-стариковски сгорбившись, вышел из спальни.

Святой и Дарья быстро, почти синхронно оделись. Но хозяйка квартиры применила тактическую хитрость, возясь с застежкой бюстгальтера. Эту часть гардероба Дарья дома не носила. Просто она не хотела первой заводить разговор с гостем, перепоручая это Святому.

– Помочь? – спросил он, наблюдая за маневрами Дарьи.

– Справлюсь… Иди к Стивену.

Заправив рубашку, Святой вдел ноги в шлепанцы и направился к выходу.

– Постой, – голос Дарьи догнал его в коридоре.

Святой остановился в ожидании дальнейших инструкций. Сегодня он был рад угодить девушке и выполнить ее самое сумасбродное желание. Выскочив полуобнаженной, Даша обняла мужчину, шепнув на ухо:

– Спасибо за ночь.

– Готов повторить по вашему первому зову, моя королева!

Юмор никогда не оставлял бывшего спецназовца: ни в радости, ни в беде.

Пока они занимались любовным воркованием, Хоукс привел себя в относительный порядок. Закрывшись в ванной, он долго обозревал свою распухшую физиономию в зеркале. Лицо напоминало подгнивший помидор, чья цветовая гамма складывалась из красного, черного и лилового оттенков, разбавленных желтизной. Выдавив пасту на палец, он попытался почистить зубы. Прикоснувшись к разбитым деснам, Стив клацнул челюстью, прикусив злосчастный палец, так и не послуживший зубной щеткой. В голове у Стива шумело. Будто его мозг кто-то поливал из лейки. Он плохо соображал, но тем не менее успел сделать важный вывод: эти двое не могут быть его врагами. Обосновать вывод он пока не мог и доверялся исключительно интуиции. Ополоснув рот, он еще раз посмотрел в зеркало.

– Дракула после вечеринки, – хмыкнул Хоукс.

Из ванны он двинулся на кухню. По наблюдениям инженера, кухня у русских была излюбленным местом пребывания. Здесь не только и не столько ели, сколько общались, обсуждали новости, принимали решения. Кухня у русских совмещала функции конференц-зала, кабинета, приемной и помещения для приготовления пищи. Такой оригинальный подход американцу нравился.

Когда инженер вошел, Святой колдовал над плитой. Обернувшись, он спросил:

– Живой?

– Немножко, – не совсем точно по правилам русского языка, но очень верно по сути ответил инженер, примостившись у края стола.

– Лежать надо. Доктор прописал постельный режим.

– На том свете отлежимся, – беззаботно махнул рукой Стив и тут же схватился за поврежденное предплечье.

Приготовленный омлет сердито фыркал под крышкой. Святой снял сковороду, достал из холодильника кетчуп, миску с овощами и банку недоеденных маринованных огурцов.

– Пословицы наши выучил? Про смерть не самая лучшая, но в общем верная. В точку бьет. У нас разлеживаться некогда. Только успевай поворачиваться, – выполнявший обязанности повара раскладывал пышное блюдо по тарелкам, добавляя на каждую горку крупно порезанных овощей.

По транзисторному приемнику, настроенному на музыкальную радиостанцию «Европа Плюс», передавали мелодичный, душещипательный хит американской группы «Канзас». Стивен узнал мелодию. Он не был сентиментальным слабаком, но гитарные аккорды и, главное, название команды заставили инженера проглотить комок, застрявший в горле.

Святой истолковал поведение гостя по-своему:

– Что, аппетит разыгрался? Дождемся хозяйку и начнем нашу скромную трапезу… Знаешь, я салатов не люблю. Жуешь какой-то сеновал нашинкованный… Никакого вкуса. Лучше цельным овощем похрустеть. Ты как полагаешь?

Он резал хлеб, не обращая внимания на застывшего толстяка. А Хоукс внимал музыке и словам песни, повествующей о неудачнике, который не мог отыскать дорогу домой, о неудачнике, плутавшем по автострадам и улицам больших городов. Солист «Канзаса» выводил хрипловатым баритоном замысловатые рулады, и ему вторила солирующая гитара, рисующая свои узоры на фоне пронзительно звучащего саксофона. Музыка просачивалась сквозь барабанные перепонки инженера, врывалась в его душу. Золотые поля пшеницы отцовской фермы, несбывшиеся мечты и мрачное будущее сливались воедино в сознании Стивена Хоукса. Его глаза увлажнились, а подбородок уперся в грудь. Поставив локти на стол, американец обхватил голову руками и разрыдался. Он плакал навзрыд, как ребенок, сотрясаясь всем своим грузным телом. Крупные капли слез стекали по щекам Хоукса, сливаясь на подбородке.