Время, назад - Филип Киндред Дик

— Что? — Она продолжала подозрительно рассматривать его.

— Я бы расстался с Марен ради тебя, — сказал он.

Он видел, как ее лицо разгладилось. Довольный смех заполнил комнату:

— Прекрасно! Ты действительно так хочешь этого?

Он мог только кивнуть. Но Лиля видела его кивок, и сияние ее лица переросло в золотой нимб. Воплощенный триумф. Из настенной колонки деловитый голос произнес:

— Мисс Топчева, вы должны синхронизировать свой рисунок альфа–волны с фазами транса мистера Ларса. Вам прислать врача?

— Нет, — быстро ответила она. Нимб померк. — Не надо никого из Института Павлова. Я могу справится сама. — Она соскользнула со стула и встала на колени перед Ларсом. Она склонила голову ему на колени, и часть сияния восстановилась после касания. Он почувствовал тепло.

Доктор Тодт нервно обратился к ней:

— Еще двадцать пять секунд, и мистер Ларс будет в трансе. Вы сможете?

Ваш мозговой метаболический стимулятор?

— Я приняла его. — Она говорила раздраженно. — Неужели вы не можете уйти, чтобы мы остались вдвоем? А, нет. — Она вздохнула. — Ларс, — сказала она. — Мистер Паудердрай, ведь вы же не боялись, даже когда поняли, что умираете. Я видела вас, вы знали. Бедный Ларс. — Она неуклюже взлохматила его волосы. — А знаете? Я вам что–то скажу. Вы держите вашу любовницу в Париже, потому что она, наверное, любит вас. А я нет.

Давайте–ка посмотрим, какого рода оружие мы можем произвести. Наш ребеночек.

Доктор Тодт сказал ей:

— Он не может ответить вам, но он слышит.

— Какой ребенок может быть оставлен в залог двумя незнакомыми людьми?

— сказала Лиля. — Разве то, что я убивала вас, делает нас друзьями?

Хорошими друзьями? — Она прислонила его голову к кусачей черной шерсти своего свитера. И он почувствовал грудь. Это черное, мягкое покалывание, поднятие и падение при дыхании. Отделенный, подумал он, натуральным волокном и еще внутренним слоем синтетического белья. А потом, может быть, еще одним дополнительным слоем после этого, так что там было три слоя, отделявших его от того, что было внутри. И все же это всего лишь на расстоянии одного листа оберточной бумаги от моих губ.

Неужели всегда будет так?

— Может быть, — сказала мягко Лиля, — ты можешь умереть в таком положении, Ларс. Как мой ребенок. Ты вместо эскиза. Не наш ребенок, а мой.

— Затем доктору Тодту:

— Я тоже вхожу, не волнуйтесь. Он и я, мы будем вместе. Что мы будем делать в не–космическом и не–временном королевстве, куда вы не можете последовать? Можете догадаться? — Она засмеялась. И снова, но на этот раз не так небрежно, взлохматила его волосы.

— Бог его знает, — издалека донесся до Ларса голос Тодта.

А потом он пропал. И сразу же ушло мягкое черное покалывание. Это прежде всего и раньше всего.

Но он старался сохранить его, покалывание. Будто животное без когтей.

А теперь, вместо худенькой фигурки мисс Топчевой его пальцы нащупывали — ужасное разочарование! — шариковую ручку. На полу лежал нацарапанный эскиз. Он пришел в себя. Это казалось невозможным, непостигаемым и невероятным. Все, кроме чувства страха, и только оно делало его реальным.

Тодт, деловито глядя на эскиз, сказал:

— Интересно, Ларс. Кстати, он на один час опоздал. Вы вернулись с простейшим дизайном для… — он хмыкнул, как хмыкнул бы доктор Мертвец, парового двигателя дурацкого типа.

Неловко усевшись, Ларс поднял с пола эскиз. К своему невероятному изумлению, он увидел, что доктор не шутил. Простейший, древнейший паровой дурацкий двигатель. Слишком забавно, чтобы над этим можно было смеяться.

Но это было еще не асе.

Лиля Топчева сидела скрючившись — как совершенный, но по неизвестным причинам выброшенный робот, напоминающий фигурой человека, — и притом сброшенный со значительной высоты. В ее руке был зажат скомканный клочок бумаги. Это был еще один эскиз, но как он видел даже в своем полусознательном состоянии, это была не архаичная штуковина. Ему не удалось, а вот Лиле — да.

Он взял эскиз из ее онемевших пальцев. Она еще не пришла в себя.

— Боже, — вдруг отчетливо произнесла Лиля, — как же у меня болит голова! — Она не двигалась и не открывала глаз. — Какой результат? Да?

Нет? Что–нибудь для внедрения? — Она ждала, плотно зажмурив глаза. Пожалуйста, ответьте мне кто–нибудь!

Ларс увидел, что эскиз был не только ее. Он принадлежал и ему, по крайней мере, наполовину. Некоторые линии были не свойственны ему — он узнал их по тем материалам, которые КАСН показывало ему многие годы. Лиля сделала часть, а он все остальное: они в унисон водили ручкой. Неужели они работали одновременно? Доктор Тодт знает. Как и советские шишки, которые смотрели и прослушивали видео— и аудиозаписи. Потом об этом узнает и ФБР, когда все будет передано им… или, может, договорено, что оба разведывательных агентства получат результаты одновременно?..

— Лиля, вставай.

Она открыла глаза и подняла голову. Ее лицо было каким–то изможденным, диким, напоминающее чертами сокола.

— Ты ужасно выглядишь, — сказал он.

— Я действительно ужасна. Я преступник, разве я не говорила тебе? Она с трудом поднялась, споткнулась и чуть было не упала, но совершенно безучастно… Доктор Тодт подхватил ее. — Спасибо, доктор Мертвец, сказала она. — КАСН сообщило вам, что у меня после трансов плохо с животом? Доктор Мертвец, отведите меня в уборную. Скорее. И фенотиазин, у вас он есть? — Она поплелась туда. Доктор помогал ей. Ларс так и остался сидеть на полу с двумя эскизами. Одним — парового дурацкого двигателя.

Другим…

Он выглядел, подумал Ларс, как анатомическая, гомеостатическая термотропная мудреная крысоловка. Но только для крыс с коэффициентом интеллекта 230 или даже выше. Или таких, что должны жить тысячи лет крысы–мутанты, которые никогда не существовали. И если все будет идти хорошо, по обычной схеме, то никогда и не будут существовать.

Он знал и интуитивно и разумом, что устройство безнадежно.

И у основания шеи почувствовал ледяное дыхание смертельного ужаса.

Холод поражения пронзил его, когда он, качаясь из стороны в сторону, сидел на полу комнаты в мотеле, прислушиваясь к отдаленной возне. Было плохо девушке, в которую он влюбился.

Потом они пили кофе. Он, Лиля Топчева, доктор Тодт и офицер Красной Армии, который был их надзирателем и охранял от всяких нездоровых проявлений внутри них самих. Майор разведки Красной Армии Тибор Апостокаджян–Гещенко. Они вчетвером подняли тост за то, что было просто провалом, и Ларс это знал.

— Это поражение, — резко сказала Лиля.

— И какое, — кивнул Ларс, стараясь не встречаться с ней взглядом.