Неожиданный Владимир Стасов. ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУССКИХ БЫЛИН - Александр Владимирович Пыжиков

Во-первых, только теперь весьма тщательно собраны и наконец изданы если не все, то значительнейшие и важнейшие былины наши, и, что особенно важно, они изданы во всей полноте их вариантов. Ещё недавно, едва несколько лет тому назад, были известны очень немногие былины, да и то в большинстве случаев в виде одного-единственного пересказа. Ныне, с тех пор как появились превосходные сборники Киреевского и Рыбникова, мы имеем по целому ряду песен почти про каждого из наших богатырей, а многочисленные варианты представляют необыкновенное богатство подробностей, в высшей степени важных для исследователя.

Во-вторых, в прежнее время вовсе не было известно большинство тех памятников иноземной народной словесности, без которых нельзя обходиться при изучении наших былин. Они изданы (в оригиналах и переводах) также лишь в последнее время.

Правда, у нас немало уже писано о былинах: многие из них сравнены с поэмами и песнями прочих славянских племён и с подобными же произведениями литовского, германского, финского и иных племён, другие рассмотрены как поэтические создания собственно русские и, вообще, как из тех, так и из других извлечены выводы, признанные несомненными материалами древней русской истории и национальности. Но мне кажется, что не следует считать всего этого уже достаточным и удовлетворительным.

Нельзя оспаривать пользы изучения наших былин сравнительно з литовскими, чешскими или сербскими песнями и сказками, с рассказами скандинавской Эдды или германских Нибелунгов, финской Калевалы или англосаксонского Беовульфа; нельзя сомневаться в том, что такое изучение приводит к убеждению в значительном сходстве мимическом и бытовом тех и других. Такое изучение не только полезно, но необходимо. Оно многое разъясняет, многое показывает в настоящем свете и без него не следует, да и нельзя приступать к исследованию о происхождении наших былин. Но всё-таки в конце концов мы добываем здесь только те черты родства и сходства, которые всегда существуют между братьями и сёстрами, т. е. мы приходим тут только к убеждению в одинаковом, общем их происхождении. А этого, мне кажется, мало, потому что мы имеем теперь возможность восходить до самих корней и первоначальных основ наших былин, можем указать родителей, от которых пошли все эти браться и сёстры.

Но, кроме того, я не могу твёрдо веровать и в те национальные выводы, которые так часто извлекаются из наших былин и потом в виде чисто русских материалов вставляются в мозаику древнерусской истории и в объяснение древнерусской жизни. Мне кажется необходимым оспаривать многие из таких выводов, потому что у нас есть теперь в руках средства отделять созданное фантазией и воображением т фактов, действительно исторических.

Сообразно с материалами, мне доступными, я ограничусь рассмотрением не всех, а лишь некоторых из всей массы наших былин. Из былин о богатырях старших, или из так называемой эпохи до князя Владимира, я рассмотрю всего только одну; из так называемого новгородского цикла — также только одну; а большинство исследуемых мною былин заключает в себе всё только богатырей младших и так называемую эпоху князя Владимира. Но так как вообще эти последние былины занимают едва ли не самое видное и главное место в ряду наших былин, так как избранные мною былины принадлежат к числу характернейших и, во всяком случае, я подвергаю их самой подробной анатомии, то уже и те выводы, которые из них одних получатся, имеют, по моему мнению, много интереса и значения и столько важны, характеры и многообразны в своём составе, что рассмотрение в одних уже даёт обильные и интересные результаты.

В настоящем труде былины следуют одна за другою не в том порядке, в каком они обыкновенно бывают расположены в новейших сборниках наших. Достойные всякого уважение издатели этих сборников были совершенно правы, располагая их в принятом ими систематическом порядке: для них главную роль играло то значение, которое имеет каждый богатырь в ряду своих товарищей и при дворе князя Владимира, и этот порядок старшинства они извлекли из самих песен. Но для моей цели было нужно другое. Песни сгруппированы в настоящем исследовании сообразно с тем местным происхождением, которое приписывается тому или другому богатырю.

Поэтому сначала будут рассмотрены мною песни про богатырей южных и киевских (Добрыня, Василий Казимирович, Поток Михайло Иванович, Иван Гостиный сын), потом песни про богатырей заезжих в Киев (Ставр-боярин, Соловей Будимирович); потом песни про удальца северного или новгородского (Садко); далее песни про богатырей общерусских (Сорок калик с каликой, Илья Муромец); и наконец, песни про богатырей общеславянских (Дунай, Ванька Вдовкин сын).

I ДОБРЫНЯ

Похождения Добрыни очень многочисленны и многообразны, так что, по справедливому замечанию одного из наших исследователей, г. Безсонова, составляют по объёму и развитию частностей целую поэму.

Главные черты песен о Добрыне следующие. Когда пришло время Добрыне родиться, чудные знамения стали совершаться на земле: сначала пробежало стадо, стадо звериное, стадо змеиное, впереди бежал лютый Скимен-зверь (лев). Прибежал он к реке, закричал по-звериному, засвистал по-соловьиному, зашипел по-змеиному; тогда с крутых берегов песок посыпался, в Днепре-реке вода всколебалась, берега зашатались, тёмные леса к земле склонились, зелена трава в поле повянула: то народился богатырь Добрыня Никитьевич, рода княжеского, рязанец по происхождению. Стал он рости и крепнуть, и старые люди пророчили про него, что быть Змею убитому от него. Семи лет посадила его мать грамоте учиться, и грамота далась ему. Будучи ещё малым ребёнком, начал он ездить в чистое поле, на гору Сорочинскую, топтал там молодых змеёнышей, выручал там полонов русских; двенадцати лет он завёл дружину храбрую, из молодых товарищей, с которыми гулял и тешился. Однажды, когда его доняли великие петровские жары, стал он проситься у своей матери на купанье в Израй-реке: она отпустила его, дала своё благословение, но заказала остерегаться Израй-реки. Та река быстрая, сердитая, говорила она; не плавай ты, Добрыня, за первую струю, не плавай ты, Никитич, за другую струю, середняя ж струйка — как огонь сечёт. Но он её не послушался, пошёл с своей дружиной молодою к Израй-реке, разделся и один бросился в воду; никто из его молодцов нейдёт туда, не смеет. Поплыл он за первую струю, потом и за вторую; вдруг третья струя схватила его