Безымянлаг - Андрей Олех

Никакого обещанного расписанием звукового сигнала не было. Палатка, как и ночью во время пересчета, содрогнулась от удара прикладом. Ранее утро 30 ноября ничем не отличалось от ночи, и когда зэки открыли глаза, внутри было так же темно. Им не дали лишних часов сна за ночную работу, кроме того, сразу пришлось нарушить два лагерных правила. Никто не застелил постель, потому что на нарах не было даже матрасов, и не умылся, потому что никакой воды тоже не было.

Седой зэк переложил бритву в ботинок и остался лежать на спине, растирая замерзшие руки. С нижних полок раздавался нехороший грудной кашель, кто-то шумно сморкался. После разгрузки платформы и нескольких часов сна ни у кого не было сил даже материться. Седой так бы и лежал до утреннего развода, но мочевой пузырь требовал немедленного подъема. Зэк не спеша слез с верхних нар и, прихрамывая на затекших ногах, двинулся к выходу.

– Дед, – простонал здоровяк с нижних нар. – Температура. Подыхаю.

– Ползи в медчасть, – коротко ответил ему тот и вышел наружу.

Ветер раскачивал желтые фонари безлюдного лагеря. Небо ни с какой стороны светлеть еще не начинало. Седой зэк нашел выгребную яму, быстро расстегнул пуговицы на штанах и поднял струей облако пара ото льда на дне. Модель лагеря в миниатюре, подумал он, глянув вниз, и поспешил обратно в палатку.

Боль в мышцах, холод, слипавшиеся от недосыпа глаза, все прожитые годы навалились на него темнотой Безымянлага. Устроившись на нарах, он высыпал на ладонь искрошенные полпайки со вчерашнего ужина. Жалкая пища усилила голод. Такое утро можно только постараться пережить. Рука сама потянулась в карман, и седой зэк, не обращая внимания на просьбы оставить, выкурил папиросу до конца. Если он протянет до вечера, то ужин будет сытным, а спать ночью он будет в натопленном бараке бригады Берензона. Никто здесь о таком не может даже мечтать, он знает это наверняка. И как бы плохо ни начался день, он всегда может закончиться хуже. Лучше, мысленно поправил себя седой. И к моменту, когда раздался крик: «На развод!», у него уже были силы пережить этот день.

Построения начались в темноте. Под желтыми фонарями, словно греясь в их свете, расположилось начальство, ряды зэков скрывались во мгле. Вчерашний женоподобный работник учетно-распределительного отдела в буквальном смысле клевал носом. Рядом с ним стоял лейтенант НКВД – молодой, небольшого роста, лицо круглое с тонкими губами.

– Замолкли! – заорал кто-то из вохров, устанавливая тишину на небольшой утоптанной площадке среди бараков.

– В связи с участившимися случаями побегов, – тихо, словно издалека, начал читать лейтенант НКВД, – довожу до сведения заключенных, что постоянной сессией Куйбышевского областного суда за попытки побега из лагеря были осуждены к высшей мере наказания – расстрелу следующие заключенные…

Начавшийся рассвет не освещал фигуры, лишь размывал их, делая неясными, будто подернутыми дымкой. Лейтенант сделал паузу и громким голосом начал зачитывать, вбивая каждым именем гвоздь:

– Баранов Александр Николаевич, Конашевич Иван Федосеевич, Юдицкий Борис Альфонсович, Орлов Александр Петрович, Мерзляков-Колесников Семен Варфоломеевич, Скопин Николай Иванович…

Седой зэк был готов поклясться, что лейтенанту доставляет радость читать этот список, он был похож на актера, вдохновенно исполнявшего роль перед замершей публикой. Желтый фонарь светил прямо на оратора, лишь увеличивая впечатление театральности. Облака пара, вылетавшие из его рта, были сценическими эффектами.

– …Авачев Александр Васильевич, Бадун Иван Иванович, Антропов Алексей Иванович, Лобазин Иван Васильевич, Расеев Антон Онисимович, Сепуренко Михаил Георгиевич, – не заканчивался перечень.

«Ведь немало бегут, – отметил про себя седой зэк, – и тех, кому удалось, не зачитывают».

– Приговоры Верховным судом РСФСР в отношении всех вышеуказанных утверждены и 29 ноября сего года приведены в исполнение, – завершил речь в смешанном сиянии искусственного и естественного света лейтенант НКВД.

Пухлощекий из учетно-распределительного успел задремать, но конец речитатива пробудил его. Сделав шаг вперед, он зачитал номера нового этапа, приписывая их к бригадам. Седого зэка он назвал последним.

– 958343 – сварочные работы на двадцать четвертом заводе.

Потом он перешел к отправке бригад на объекты. Получившие наряд сразу же колонной уходили в столовую. Седой, не приписанный к бригаде, быстро поразмыслив, пошел за второй колонной. Уходя, он инстинктивно бросил взгляд на вохров, опасаясь окрика, и столкнулся взглядом с лейтенантом НКВД. Тот с неприятной улыбкой смотрел именно на него.

Дорогой седой зэк не вступал в разговоры и молча упрекал себя за поспешность. Надо было немного потерпеть, смешаться с толпой и не привлекать внимание политотдела без особой нужды. А теперь это горячее сердце выделило его из массы, холодный ум запомнил номер, и чистые руки потянутся за его личным делом раньше, чем он дойдет до столовой. В подтверждение этих мыслей колонну обогнал автомобиль с начальством.

Один взгляд – и сегодняшний вечер может закончиться для него не на теплых нарах блатного барака, а в изоляторе. Седой шел и злился не столько из-за случившегося, сколько сам на себя за ненужные мысли, но прогнать их не мог. И только запах соленой рыбы вернул его в холодное утро ноября. Седой зэк огляделся и с радостью заметил в толпе ожидавших десятника из котлована.

– Не, Дед, я завтрак даже на пачку папирос не поменяю, – с ходу ответил он.

– Мне только в столовую с твоей бригадой зайти.

– Нет, Дед, не буду я с татарином ссориться, я за тебя отвечать не хочу.

– Я сам за себя отвечу, – с ухмылкой пообещал седой зэк, и хмурый десятник безразлично пожал плечами, предвидя, что станет свидетелем расправы.

Когда Ахметов выкрикнул из окошечка номер бригады землекопов, седой зэк пошел за ними последним.

– Так и будешь его своей пайкой говноедской кормить? – с улыбкой спросил татарин у десятника на входе в зал.

– Он не со мной, – ответил заключенный, и Ахметов, находившийся в бодром расположении духа, даже привстал со стула, готовясь дать отпор нарушителю.

– 958343, – сказал седой, опережая заведующего. – Сварщик, приписан к двадцать четвертому заводу.

Завстоловой мог еще устроить сцену, но спокойствие зэка насторожило его, он схватил список нарядов и упустил подходящий момент.

– Нормы все равно нет, – угрюмо сказал Ахметов и, обращаясь к окошку, крикнул: – Этому – то же, что и остальным.

На завтрак давали ржавую сушеную рыбу, проходившую в рационе как белок. Есть в ней было нечего, и зэки в иступленном озлоблении обсасывали ее целиком, проглатывая все, что можно было прожевать. После недолгой борьбы с рыбешкой седой зэк сдался, съел полпайки и спрятал остатки хлеба в фуфайку.

– Курить не будем? – спросил десятник, когда они вышли из столовой.

– Курить надо после еды. Как мне на двадцать четвертый завод попасть? – отозвался седой зэк.