Отряд отморозков. Миссия «Алсос» или кто помешал нацистам создать атомную бомбу - Сэм Кин

с лишним километра. Точные удары этим оружием казались практически невозможными.

Тем не менее в течение следующих нескольких месяцев нацисты вложили в разработку «Фау»-снарядов миллиарды рейхсмарок. И хотя тогда этого еще никто не осознавал, низкая точность ракет вскоре оказалась их главным преимуществом. Поскольку точное наведение было невозможно, разброс их падения был очень большим. В результате никто на земле не чувствовал себя в безопасности, независимо от того, как далеко находился от потенциальных целей. Иными словами, оружие возмездия оказалось лучшим орудием террора – идеальным для обстрела 930 кв. км Лондона и миллионов живших там людей.

Пока в Пенемюнде продолжались испытания, немецкая армия приступила к постройке пусковых установок для «Фау»-снарядов на севере Франции, прямо к югу от Лондона. Тем временем инженеры фон Брауна начали разрабатывать еще более амбициозный проект – загадочное оружие «Фау-3».

Глава 22

Письма

Сэмюэл Гаудсмит целый год присматривал в Гарварде за парнями из студенческих братств, но вот теперь он наконец-то делал что-то полезное. В ноябре 1941 г. коллега из соседнего Массачусетского технологического института пригласил его поучаствовать в разработке радиолокатора. Поскольку интересы Гаудсмита выходили далеко за рамки физики, ему нравилось работать в разношерстной команде своей новой лаборатории. Вокруг сновали юристы, военные и аналитики из разведки; была даже супружеская пара, которую на время одолжили у студии Уолта Диснея для иллюстрирования книги о радиолокационных установках – не для детей, а для генералов-тугодумов. А главное, Гаудсмит чувствовал, что наконец-то вносит свой вклад в победу. Это придало ему такой уверенности в себе, что он ввязался в дурацкую затею и едва избежал ареста.

Многие научные осложнения во время войны начинались с Вернера Гейзенберга. Так было и на этот раз. В октябре 1942 г. в Нью-Йорке австрийский физик-эмигрант Виктор Вайскопф получил письмо от коллеги из Швейцарии, в котором упоминались два факта. Во-первых, Гейзенберг скоро будет читать лекцию в Цюрихе. Во-вторых, он получил новую должность в Институте кайзера Вильгельма в Берлине. Это казалось просто научными сплетнями, но политически подкованный Вайскопф, читая и перечитывая это письмо, постепенно мрачнел от беспокойства. Институт кайзера Вильгельма был государственным (т. е. нацистским) учреждением с сильной программой исследований в области ядерной физики. Тогда уже вовсю циркулировали слухи об «атомном взрыве» в лаборатории Гейзенберга в Лейпциге, а также об интересе немцев к тяжелой воде. Таким образом, переход Гейзенберга в Институт кайзера Вильгельма мог означать только одно: Германия активизировала работы по созданию ядерной бомбы.

Незадолго до Хеллоуина Вайскопф показал письмо другому эмигранту, работавшему в Массачусетском технологическом институте. Тот согласился, что известия выглядели зловеще. Не зная, что предпринять, они прибегли к крепким напиткам. Когда выпивка как следует затуманила их сознание, у них созрел коварный план. В письме упоминалось, что Гейзенберг должен читать лекцию в Цюрихе в начале декабря. Швейцария была нейтральной страной, ее могли свободно посещать граждане как стран Оси, так и государств-союзников. А что, если направить туда какого-нибудь ученого, чтобы расспросить Гейзенберга – прощупать его насчет достижений Германии? Почему бы и нет?

Когда они выпили еще по рюмке, идея получила смелое развитие. Может, вместо того чтобы просто расспрашивать Гейзенберга, попробовать как-то сорвать немецкий проект? Например, отсрочив возвращение Гейзенберга в Германию. Или, черт возьми, отсрочить его навсегда: задержать Гейзенберга и вообще не дать ему вернуться. Идея была глупая, конечно: слишком рискованно. Но после еще двух-трех рюмок она показалась не такой уж нелепой. Разве они не смогут его задержать? В конце концов, идет война. Годятся любые средства. Если спланировать все как следует, Гейзенберг не пострадает, а его отсутствие в Германии сорвет весь нацистский проект создания бомбы. Чем больше оба пьянели, тем разумнее выглядела вся эта затея, и на следующий день Вайскопф, преодолевая похмелье, написал письмо Роберту Оппенгеймеру.

В этом письме сообщались сведения о новой должности Гейзенберга и о том, что это могло означать, а затем упоминалась его предстоящая лекция в Цюрихе. С поразительной прямотой Вайскопф добавлял: «Безусловно, лучшее, что можно сделать… это организовать похищение». «Немцы, не колеблясь, похитили бы вас», – писал он Оппенгеймеру. План, безусловно, был сопряжен с риском: он бы нарушил нейтралитет Швейцарии, и любой, кто приблизился бы к Гейзенбергу, мог быть схвачен как шпион в том случае, если дело обернется плохо, – однако эти осложнения казались незначительными по сравнению с перспективой появления у нацистов атомной бомбы. Несмотря на угрозу ареста и пыток, Вайскопф сам вызвался поехать в Цюрих. «Совершенно очевидно, – заключал он, словно это было простое математическое доказательство, – что похищение представляет собой, безусловно, наиболее эффективный и безопасный [!] выход».

К тому времени Оппенгеймер руководил лабораторией по разработке атомного оружия в Лос-Аламосе, и ему было не до нелепых затей. На самом деле он уже получил новости о Гейзенберге по другим каналам, и его ответ Вайскопфу состоял из обтекаемых формальных заверений в том, что «надлежащие инстанции» будут уведомлены. В качестве вежливой отписки он добавил: «Я сомневаюсь, что вы еще услышите об этом».

Однако в частном порядке Оппенгеймер счел, что идея похищения была не такой уж плохой, и передал это предложение руководителю научных исследований в военной области Ванневару Бушу. При этом Оппенгеймер отметил, что не обязательно его поддерживает, и указал, что Вайскопф для этого предприятия явно не годится – здесь требовался профессиональный шпион. Как бы то ни было, визит в Цюрих «может дать нам необычную возможность», написал он.

Буш, в свою очередь, тоже ответил Оппенгеймеру отпиской. Но втайне идея понравилась и ему, и военным тузам, которым он о ней рассказал. Те в итоге наложили на план вето, но не потому, что он был опасным и противозаконным, а по соображениям, основанным на теории игр. Если мы свяжемся с Гейзенбергом, рассуждали они, нацисты узнают, что мы знаем об их программе создания атомной бомбы. Это, в свою очередь, будет означать, что у нас есть аналогичная программа, что подвергнет нас риску. Более того, нацисты удвоят усилия, а это нежелательно, поскольку мы и так отстаем. Невероятно, но никто не отверг эту идею как таковую, и план напасть на лауреата Нобелевской премии по физике понемногу становился все более обыденным.

Разумеется, Виктор Вайскопф обо всем этом не знал. По соображениям безопасности люди, принимающие такие решения, никогда не объясняют свои мотивы мелкой сошке вроде него. Помимо письма Оппенгеймера, он не получил никакого ответа на свое предложение и по прошествии недели стал нервничать. Лекция в Цюрихе приближалась, один день сменялся другим, и столь ценный шанс мог быть упущен из-за бюрократических проволочек.

Не в силах усидеть на месте, Вайскопф с собутыльником решили, что британцы, которые больше всех прочих могли пострадать от атомной бомбы Гитлера, способны отреагировать на их план более адекватно. Поэтому они обратились к коллеге-эмигранту Сэмюэлу Гаудсмиту, который знал нескольких британцев, работавших над радиолокатором в Массачусетском технологическом институте. Гаудсмит решил, что похищение его старого приятеля Вернера – потрясающая идея. Британские коллеги подсказали ему, кому следует написать, и велели вставить в письмо словосочетание «трубные сплавы», которое в Британии использовали как кодовое обозначение атомных бомб. Гаудсмит так и поступил и 7 ноября бросил письмо в почтовый ящик, убежденный, что оно подвигнет кого-то к активным действиям.

Так и случилось, но в основном по американскую сторону Атлантики. Увидев слова «трубные сплавы», британские чиновники запаниковали. Откуда этот ничем не примечательный физик узнал их сверхсекретное кодовое обозначение? Они известили Ванневара Буша, который начал расследование утечки. Начисто лишенные чувства юмора агенты набросились на Гаудсмита и потребовали объяснить, откуда ему известен этот термин. Еще более подозрительным было то место письма, где Гаудсмит сообщал, что у него имеются и другие важные сведения, и интересовался, не хотели бы британцы их услышать. Легко представить, что подумали об этом американские агенты. Гаудсмит не замедлил объясниться и извинился за свои неуклюжие действия. После еще более жесткого допроса его неохотно отпустили. Вся эта история очень его расстроила: