Петля для губернатора - Андрей Воронин

"Куда же это меня занесло? – с интересом подумал Глеб. – Дичь какая-то. Больница не больница, гостиница не гостиница.., и не тюрьма тоже, хоть и решетка на окне…

Какой-нибудь недостроенный дом отдыха? Все равно, при чем здесь решетка? Что тут красть, кроме моей драгоценной персоны? Вот разве что светильники, да еще линолеум с пола. На стройках часто ставят на окна временные решетки, чтобы народ не растаскивал сантехнику, но эта решетка на временную совсем не похожа, да и вообще… Странное место. Или это меня так стукнуло, что теперь мне буквально все кажется странным? Эх, – с горечью подумал он, – ну что это за жизнь? Ведь есть же, наверное, счастливые люди, у которых все воспоминания помещаются в семейном альбоме, и самое волнующее из них – это как в позапрошлом году ходили по ягоды, и тетю Машу в малиннике укусила пчела. Бедная тетя Маша! Щеку у нее раздуло, глаз заплыл, она этого до самой смерти не забудет…"

Кряхтя, он сбросил ноги на пол и сел на топчане. Оказавшись в незнакомом и странном месте, следовало незамедлительно осмотреться, чтобы составить определенное мнение о своем положении и план дальнейших действий.

Сломанные ребра немедленно выразили свой протест против намерений Глеба, в голове лопнула очередная начиненная болью петарда, комната косо поплыла в сторону, но Слепой отмахнулся от своего недомогания, как от назойливой мухи: сейчас ему было не до того. Если ты профессионал и тебя при этом угораздило подставиться точнехонько под выстрел из гранатомета, изволь пенять на себя. Твои болячки – это твоя проблема, и чем дольше ты будешь валяться, стеная и закатывая глаза, тем серьезнее будут твои проблемы и тем вернее они сведут тебя в могилу.

Сделав себе короткую энергичную выволочку, Глеб оттолкнулся от топчана и встал, ощущая себя межконтинентальной ракетой в момент старта – ракетой с серьезными неполадками в системе управления, готовой в любой момент рухнуть обратно на стартовый стол. Для того, чтобы скорректировать полет и удержать ускользающее равновесие, он схватился за стену и был несказанно удивлен, обнаружив, что стена пружинит, словно сделана из пористой резины. В первый момент он решил, что из-за контузии ему мерещится всякая чертовщина, но стена действительно была мягкой и ощутимо подавалась под рукой.

Глеб удивленно шевельнул бровями под марлевой чалмой: насколько ему было известно, мягкие стены являлись принадлежностью психиатрических лечебниц, да и то скорее в кино и на страницах романов, чем в реальной жизни. Он снова огляделся и пожал плечами: как-то раз ему довелось посетить отечественную психбольницу, и это место имело с ней очень мало общего. Глеб почувствовал, что теряет связь с реальностью. Потеряв сознание за рулем автомобиля, можно было ожидать пробуждения где угодно: в луже крови на обочине лесной дороги, в больнице “скорой помощи”, вообще на том свете, но эта пустая светлая комната с узорчатой решеткой на окне не лезла ни в какие ворота. Упругая податливость стены вдруг стала неприятной, словно Глеб упирался рукой в стенку громадного желудка, который незаметно его переваривал, и он, оттолкнувшись от этой противоестественной упругости, нетвердыми шагами поплелся к двери.

За дверью действительно оказалась тесноватая прихожая, в которой из обстановки имелись только непонятный металлический кронштейн в углу под потолком и еще две двери. Одна из них вела в сверкающий нежилой чистотой санузел с узким и тоже зарешеченным окошком напротив душевой кабины, а вторая, по всей видимости, открывалась в коридор, по которому можно было выбраться из этого непонятного места. “Можно было бы, – мысленно поправил себя Глеб, – если бы эта чертова дверь открывалась”.

На двери не было ни ручки, ни замка, ни хотя бы защелки, но она стояла мертво, словно являлась частью монолитной стены, смеха ради декорированной пластиком “под дерево”, чтобы вводить в заблуждение постояльцев.

Глеб поднял голову и снова посмотрел на укрепленный в углу металлический кронштейн. Более удобное место для следящей телекамеры было бы трудно подыскать, и он живо представил себе, как какие-то люди сидят перед монитором и от души потешаются, наблюдая, как их гости тычутся в глухую стену, пытаясь пройти в дверь, которой на самом деле нет. Это была, конечно же, полная ерунда. Просто дверь была хорошо пригнана и рассчитана на то, чтобы ее нельзя было открыть изнутри.., как в тюрьме, например. А камера, которую здесь, несомненно, в ближайшее время установят, с успехом заменит дверной глазок, в который толстый вертухай обычно подглядывает за заключенными.

«Тюрьма? – подумал Глеб. – Ох, вряд ли у нас в России такие тюрьмы появятся даже через сотню лет. Или это тюрьма для высших правительственных чиновников? Что-то я о такой не слышал, и потом, при чем тут я? Я-то не правительственный чиновник и не псих, чтобы запирать меня в камере с мягкими стенами. Ну до чего же интересное место!»

Он почувствовал, что вот-вот свалится, и со всей возможной поспешностью вернулся в комнату, которую как-то незаметно для себя начал именовать палатой. Ложиться он не стал, а просто присел на топчан и немного посидел, приходя в себя. Все-таки ему здорово досталось, и он решил на время отложить мысли о том, как отсюда выбраться.

Когда тошнота прошла, а боль немного утихла, он встал и подковылял к окну.

За окном застыл в зимней неподвижности мрачноватый еловый лес. Этаж был все-таки не ниже четвертого, и открывавшийся отсюда вид поражал воображение. Впечатление складывалось такое, будто на многие километры вокруг не было ничего, кроме этого заснеженного елового леса, словно Глеба, пока он лежал без памяти, погрузили в самолет и увезли к черту на рога, за Уральский хребет, в самое сердце тайги. “Ничего подобного, – подумал Слепой, любуясь пейзажем. – Судя по интерьеру, это не Сибирь, а Канада или Соединенные Штаты – Мэн какой-нибудь или, скажем, Аляска… Областной дурдом штата Мэн – звучит, не правда ли?"

Впрочем, это была не Канада и не Аляска, о чем красноречиво свидетельствовали сбитый из пущенного внахлест горбыля забор, отделявший территорию этого странного заведения от леса, и море жидкой, истоптанной ногами и изъезженной колесами грязи, вплотную подступавшее к забору изнутри. Прямо у себя под окном Глеб разглядел желтую крышу мощного бульдозера, а немного правее стояли в ряд несколько ярко-красных цилиндрических вагончиков. У того, что находился ближе к Глебу, вдоль всего борта тянулась сделанная огромными буквами надпись “Дорстрой”, окончательно опровергавшая предположение о том, что он за границей. Вагончики были того типа, который применяется на севере, и Глеб, не удержавшись, шепотом выругался: похоже было на то, что мир окончательно сошел с ума. Потом по грязи прошлепал резиновыми сапогами человек в оранжевой строительной каске, одетый в красно-синий утепленный комбинезон. Глеб разглядел у него на спине сделанную белыми буквами надпись. Надпись была иностранная, но прочесть ее Слепому не удалось.

Оставив в покое географию, Глеб внимательно осмотрел раму и пришел к выводу, что окно не открывается. Люди, которые проектировали и строили это помещение, позаботились о том, чтобы постоялец не мог сбежать. Судя по тому, что Глеб видел из окна, строительство еще не закончилось, но это ничуть не проясняло ситуацию – скорее, наоборот, еще больше запутывало. Недостроенный фешенебельный дурдом в тайге или люксовая тюрьма в двух шагах от Северного полярного круга – оба предположения отчетливо отдавали бредом, и в обоих случаях оставался открытым вопрос, какое отношение все это грандиозное строительство имело к Глебу Сиверову.