📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая прозаБерсерки. Воины-медведи древнего Севера - Вольфганг Акунов

Берсерки. Воины-медведи древнего Севера - Вольфганг Акунов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 32 33 34 35 36 37 38 39 40 ... 72
Перейти на страницу:

Действительно, «вут» (wut) — это слово-ключ: в нем заключены жизненная сила, страсть и воля.

Слово-ключ, применимое к богам и животным, даже к некоторым абстрактным понятиям: оплодотворяющему и разрушительному жару солнечной энергии, буйству природной стихии, силе гнева.

Рассуждая о кентаврах, мы уже сталкивались с удивительным сочетанием божественного и звериного. Как нам представляется, оно удивляет только последователей христианского морализма и Декартова метода.

Как добивался человек этого божественного дара, как управлялся с ним в дальнейшем? Как и всякий божественный дар, этот приобретался человеком на свой собственный страх и риск.

Путь к нему пролегал через сосредоточенность, очищение, созревание. Иными словами, это путь инициации, во время которой совершалась ритуальная и духовная подготовка к принятию дара.

Путь был обставлен многочисленными табу. Насколько известно из истории, равно как и антропологии, такова картина во всех «воинских общинах» и «мужских союзах».

Но не станем беспокоить компаративистские изыскания этнографов и попытки реконструировать обряд инициации. И то и другое уже не раз предлагалось. Поражает один факт, и, так как он неоднократно упоминался, нам пора рассмотреть его с более пристальным вниманием. Речь идет о превращении (если и не буквальном, то по меньшей мере ритуальном, а также психоповеденческом) воина в дикого зверя. Коллективная память, выраженная в символе и речи, в конечном итоге сильнее памяти, живущей в идеях и понятиях. Наши военные энциклопедии и словари, да и сама геральдическая символика, унаследованная от Античности и Средневековья, хранят следы этого древнего «превращения в зверя». Глубоко в историю уходит привычка, на первый взгляд диктуемая пошлой солдафонской риторикой, присваивать имена диких животных тем или иным армейским подразделениям. Не столь наивны, как может показаться, выражения типа «сильный как медведь (или как бык)», «храбрый как лев» и т. п. Подобное фамильярное обхождение с миром диких зверей без особого труда можно проследить у германцев, причем в самых разнообразных формах. Поучительно: зверь играет роль наставника при инициации человека-воина.

Схватка с диким зверем, также являющаяся одним из видов инициации, завершается поеданием его плоти и крови. Воину это должно придать силу либо мудрость противника, помочь обрести самые его ценные качества. «Победа» человека над зверем трансформируется в переход таинства власти, в обряд передачи мощи, в результате чего зверь уже как бы и не умирает, а «воплощается» в победоносном герое. Впрочем, обычай украшать себя бренными останками поверженного противника, воздвигать трофеи из его доспехов и оружия, присваивать себе его геральдику, иногда даже и его имя, то есть облик, обладает тем же значением. Ритуал поедания плоти и крови убитого противника, привычный в борьбе человека с диким зверем, приводил иногда к воинскому людоедству, что еще раз указывает на ритуальный характер каннибализма. Сейчас же нас интересует зоофагия, постоянно встречающаяся в германских мифах.

Германские мифы и легенды (саги, сказания) демонстрируют нам «война-зверя» во всей красе. В известном смысле слова этот воин — «настоящий» зверь. Своей звериной сущностью он обязан магико-ритуальной процедуре экстатического типа (пляска, употребление опьяняющих веществ, наркотиков — например, сушеных мухоморов — северному эквиваленту хаомы иранских ариев и сомы ариев индийских) либо внешнему уподоблению какому-нибудь зверю (например, подражание повадкам этого зверя, облачение в его шкуру, использование в качестве украшения его зубов, клыков, когтей, рогов — или, наоборот, участие в сражении совершенно обнаженным, как зверь). Этот воин, подобно зверю, производит на всякого другого человека колдовское действие, вселяя в него страх. Воины-звери терроризировали противника. Они обладали, или полагали, что обладают, даром неуязвимости, как, например, Гаральд (Харальд) Безжалостный, ввязывавшийся в бой раньше всех, сея смерть направо и налево, или викинги, которые, пока могли устоять на ногах, не прикрывали себя щитом, сбрасывали с себя броню и падали наземь лишь от усталости, а не от ран. Они падали, испепеленные жаром собственного неистовства. «Сага об Инглингах» повествует о подобных ужасах, характерным образом сближая их со службой Одину, с одной стороны, и поведением диких зверей — с другой. Оказавшись в пылу и гуще сражения, «воины-звери» претерпевали метаморфозу, становились неутомимыми и бесчувственными. Если и не неуязвимыми, то будто неуязвимыми. Железо и сталь против них были бессильны.

Атаковали они с криком и воем, как «дикари, подобные собаке и волку», побросав оборонительное оружие. Если в руках у война-зверя был щит, то он вгрызался в его край зубами, повергая противника в оцепенение. Один вид их и одежда наводили ужас. Все это эффектный и заранее обдуманный прием, применявшийся во время атаки. «Уловка», придуманная для того, чтобы посеять панику в рядах противника. Но, как известно, «уловка» — основной момент всякой магической техники. Воздержимся поэтому от того, чтобы считать «звериное обличье» германских воинов обычным тактическим приемом, рассчитанным на то, чтобы взять противника на испуг. Нет, это не простая военная хитрость. Стоит ли еще раз ссылаться на последние исследования антропологов и психологов, посвященные значению маски и переодевания? Гуманитарные науки и без того достаточно ясно продемонстрировали действие тех механизмов в культуре, посредством которых человек действительно становится тем, чью роль он играет в данный момент, чью, по выражению римлян, «личину» («персону», persona) он себе присваивает, в чьем облике существует. Германский воин, рычащий, как медведь, либо надевший на себя волчью, собачью или кабанью голову, как бы на самом деле становился медведем, волком, бешеной собакой, кабаном. Между ним и диким зверем, с которым он себя отождествлял, устанавливалась симпатико-магическая связь. Возьмем, к примеру, берсеркров. В более позднее время термин «берсеркр» не вызывал удивления, так как это был синоним слова «воин», иногда «разбойник», в общем, опасной личности, подверженной приступам бешенства — «берсеркрсганг» (berserkrsgang), не более того. Мирный скандинавский бонд-крестьянин эпохи Средневековья, быть может, кое-что помнил об исконном смысле этого слова, знал отчасти содержание таинственного термина, но уже не испытывал особого страха. Прежде было совсем не так, и об этом свидетельствует этимология слова. «Берсерк» (berserkr) — это «медвежья шкура», «некто в медвежьей шкуре, воплотившийся в медведя». Обратите внимание — «некто, воплотившийся в медведя, а не просто «некто, облачившийся в медвежью шкуру. Разница, на наш взгляд, принципиальная. За обыденным фактом — воин в медвежьей шкуре — скрыта более глубокая истина. Она в корне изменяет кажущееся совершенно ясным и однозначным значение слова. Воин, «облаченный в медвежью шкуру и воплощенный в медведе», то есть «шкура», личина медведя, из-под которой доносится его рык. Иными словами, «воин, одержимый медведем», или, если угодно, «медведь с человеческим лицом». «Воин, одержимый медведем» означает не что иное, как «воин пленник медведя». Звериная шкура — это особого рода «магическая клетка».

Бок о бок с берсеркром, облаченным в медвежью шкуру, или, лучше сказать «воином-медведем», стоит «ульвхедин» (ulfhedhinn), то есть «волчья шкура», облаченный в шкуру волка «воин, одерживый волком», или «воин-волк». Родственная связь воин-волк — воин-медведь столь тесна, что оба термина выглядят как взаимозаменяемые. О двух берсерках (буквально: «медвежьих шкурах») в тексте одной исландской саги сказано, что прозвище их было «волчья шкура» (а не «медвежья шкура»). Источники утверждают, что «ульвхедины» (ulfhedhnar) и берсерки (berserkir) действовали как в одиночку, так и небольшими группами. Подчеркиваются также их неуязвимость, свирепость, бесстыдство, то есть отсутствие нравственных представлений, и «сцелера импробиссима» (scelera improbissima) — «постыдное пристрастие к оргиям». В общем, нечто, напоминающее малайский «амок»[49]. Так что предания о «волколаках» и «оборотнях», при сравнении с достоверными свидетельствами выглядят, благодаря имеющимся у нас многочисленным сведениям о берсерках, ульвхединах и прочих «зверолюдях», вполне правдоподобными.

1 ... 32 33 34 35 36 37 38 39 40 ... 72
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?