Стакан без стенок - Александр Кабаков

А водопад замерз. Он стоял невообразимой и необозримой стеной зеленоватого льда вертикально, стоял, а не падал. Как еще один небоскреб. В то, что видишь собственными глазами, было невозможно поверить и не у кого спросить, не сон ли это, – на смотровой площадке ни души.

Меня пробрала дрожь от ужаса и холодного ветра. Что ж это здесь делается, думал я, куда девается народ в неурочное время? Да, сейчас еще очень рано, но где они все? Ночное безумие возвращалось.

Однако тут подвалил автобус, потом еще один, появились канадские дети в ярких толстых куртках и вездесущие японцы, фотографировавшие всё подряд и непрерывно, потом толчея сделалась непроходимой, и за спинами скрылся водопад…

А потом я улетел из Канады.

Не знаю, буду ли в ней еще когда-нибудь. Возможно, мне всё это померещилось – бесконечная пустая улица, само собой играющее пианино, стоящая вертикально застывшая вода, высоченные ели и дома еще выше. «Так похоже на Россию…» Пожалуй, это была материализовавшаяся метафора ностальгии: всё есть, и даже больше, чем надо, но пусто, нет людей именно тогда, когда хочешь их видеть. «…только всё же не Россия».

Я заблудился в Риме.

Этому предшествовало долгое, многолетнее приближение к Риму, и в конце концов я там заблудился.

Когда отменилась выездная комиссия райкома, в которой дряхлые (официально они назывались «старые») большевики спрашивали каждого намылившегося за рубежи великой социалистической Родины, готов ли он к возможным провокациям, и, как правило, приходили к выводу, что не готов… Да, так вот – когда рубежи ослабели и продырявились, я за несколько лет объехал едва ли не всю Европу, смотался в Штаты и даже в Австралии провел месяц, во как.

А в Италию всё не ложилась дорога.

Никто меня туда не звал ни на презентацию уже вышедшей там книги, ни по какому другому делу, а туристом я быть не люблю и не очень умею. Мне нравится смотреть достопримечательности на бегу, мимоходом с одной деловой встречи на другую или выйдя рано утром, до завтрака, без всякой цели и даже без карты из гостиницы. Случайно сворачивать в случайные улицы, когда коммунальные работяги совершают утренний туалет города, топать по свежевымытым «священным камням Европы»… Но вот в Италию все никак не вели меня дела.

А тут не так давно впервые привели, да и понеслось – один раз съездил, второй…

Я стоял в мелком дожде на знаменитом флорентийском мосту, который, в сущности, просто оживленная торговая улица, вроде Столешникова или Кузнецкого, и пытался понять, что превращает эту толкучку в законченное произведение искусства. Дворцы вокруг, на обоих берегах реки? Дворцы, конечно, хороши, но не в них одних дело. Перспективы набережных? Потрясающие, но в каком старинном крупном городе нет перспектив. Нет, что-то дополнительное ко всей описуемой прелести было в этом серо-голубом мокром воздухе; в этом шуме, состоявшем в основном из человеческой речи, а не из машинного рева; в запахах более сложных и менее определенных, чем просто запах очень хорошего кофе и только что испеченных булок.

Я сидел в уличном кафе в Вероне, в щели между уходящими в чернильное небо стенами, в которых маленькие окна начинались на уровне третьего этажа, и где-то там же висел балкон Джульетты. Было зябко, дощатый стол стоял косо, металлические ножки стульев трещали гравием, мы – несколько русских писателей – дурачились, коллективно сочиняя вслух ернические стишки, и нельзя было вообразить более подходящее место для обитания литературы.

Я ехал по ночному сверкающему шоссе в сторону Перуджи, а потом мы свернули и поползли вверх по грязноватому проселку, и на самом верху стоял большой дом, и открывался вид на темные долины и черные леса, и какая-то мелкая живность мелькала тенями по углам террасы.

…А потом я заблудился в Риме, попав в этот город впервые.

У меня оставалось часа полтора до отъезда на официальное мероприятие (которое, между прочим, состоялось в вилле, расписанной не то Рафаэлем, не то Леонардо, убейте, не помню, может, они ее расписывали вдвоем!), и я решил пройтись. По обыкновению, я вышел из гостиницы без карты, только с коробком гостиничных спичек, на котором была маленькая схема квартала с отмеченной точкой отеля, и пошел куда глаза глядят. Прямо, направо, еще раз направо, вокруг площади налево… Ну, конечно, я запоминал повороты… Остановился у витрины почему-то запертой портновской лавки, в которой висели лучшие в мире итальянские пиджаки, как-то они это делают, что в плечах ничего не подложено, а сидит божественно!.. Отвернувшись наконец от витрины, я обнаружил Колизей. Он вылезал в просвет между домами, и смотреть на него было почему-то немного страшно, что-то жутковатое исходило от этих неровно оборванных вверху стен – будто гигантское допотопное животное промелькнуло за деревьями городского сквера. Я пошел по кругу, не приближаясь к чуду, и косо срезанные стены все время возникали в просветах между обычными домами. Я шел по кругу, повернув голову к центру вращения, как привязанный, а когда очнулся, сразу понял, что заблудился, счет поворотам потерян, и мне уже никогда не вернуться в свою жизнь.

Город менялся от шага к шагу. Широченные улицы, застроенные огромными богатыми домами, которые и тогда, когда они строились, лет двести назад, были многоквартирными, сходились к перекресткам, и надо было выбирать направление, но выбрать его я не мог. Вдруг в поле зрения вырастал дворец, всякий раз совершенно не похожий на дворец предыдущий, и, забыв про свою цель, я задирал голову, рассматривая арки и башни, а потом никак не мог вспомнить, справа или слева я подошел к этому дворцу… Город и его дома были прекрасны.

Часы показывали, что до времени выезда из гостиницы на торжественный прием осталось минут двадцать максимум. Давно уже следовало взять такси, назвать отель и успокоиться, но такси, как и везде в цивилизованном мире, не останавливались где попало, а найти стоянку я был способен не более, чем обратную дорогу.

Самое обидное заключалось в том, что по ощущениям я находился минутах в пятнадцати пешей ходьбы от своего гостиничного номера. Но я уже ничего не мог поделать, кроме как нестись неведомо куда, весь в поту, и на ходу смотреть на Рим, не отрываясь. Город и я слились, я не мог отделить себя от города. Я полагал, что останусь здесь навсегда.

Только воспоминание о сроке действия визы, пробившееся откуда-то из глубин подсознания бывшего советского человека, помогло.

Изнемогая, я вошел в первую попавшуюся забегаловку, перевел дух, попросил дать мне кофе и вызвать такси как можно быстрее. Почему это гениальное решение не посетило мою голову раньше, не знаю.

Никогда больше я не найду это кафе, сколько бы еще раз мне ни посчастливилось быть в Италии. Точно помню, что бармен не говорил по-английски, и точно знаю, что я не говорю по-итальянски. Однако мы прекрасно поняли друг друга, и через пять минут машина со всеми признаками такси остановилась у входа. И вот что сказал мне на прощание этот итальянский мужчина, маленькую седую бородку и сивые кудри которого я запомнил на всю жизнь: «Это безумие Рима, сеньор. Этот город ловит и не отпускает, не вы первый, не вы последний. Нельзя расслабляться – красота опасна, в ней можно утонуть, как тонут неосторожные пловцы даже на мелководье», – вот что он сказал.