Загадка альпийских штолен, или По следам сокровищ III рейха - Николай Николаевич Непомнящий

родину. Гестаповцы уже начали потихоньку «резервировать» некоторые вещи из этих коллекций для себя, когда из Берлина вдруг пришло строжайшее предписание: все обнаруженные ценности немедленно конфисковать, сохранить их в целости и подробнейшим образом описать.

В чем дело? Оказывается, Гитлер принял историческое решение: создать на Дунае в городе Линце (Австрия) самый большой в мире музей немецкого искусства. Отбором экспонатов, предназначенных для крупнейшего на земле музея, мог заниматься лишь крупнейший специалист по искусству, то есть Адольф Гитлер. Будучи главой имперской канцелярии, Гитлер начиная с 1938 года неоднократно уведомлял об этом разнообразные инстанции. В среде фашистских бюрократов это правило – Гитлер сам решает судьбу ценнейших произведений искусства! – получило название «Прерогатива фюрера».

Основу фондов создаваемого по воле фюрера величайшего в мире музея должны были составить австрийские коллекции и подарки, полученные Гитлером от промышленников, финансистов и немецкой знати. Вскоре сюда пришло пополнение из Судетской области (первая стадия оккупации Чехословакии!) и, наконец, из Польши.

Кстати

За конфискацию польских ценностей отвечал Генрих Гиммлер. Работы было много: предметы, стоимость которых оценивалась свыше 500 марок, поступали в фонды немецких музеев (в том числе и будущего музея в Линце), все остальное, включая так называемую «некультуру», шло на продажу.

Герман Геринг собирал собственную коллекцию в своем охотничьем замке и интересовался польскими «находками». По его приказу через доверенное лицо[6] часть награбленного была собрана в Кракове и ожидала приезда рейхсмаршала, который желал лично произвести отбор.

Герман Геринг, собиратель сокровищ со всей Европы, на скамье Нюрнбергского трибунала

Однако о планах Геринга узнал секретарь Гитлера Мартин Борман и позаботился, чтобы все ценное в Кракове было зарезервировано для музея в Линце – «Прерогатива фюрера».

Таким образом, Польша была разграблена подчистую. И хотя часть ценностей после войны была обнаружена и возвращена, почти половина польского культурного достояния пала жертвой войны и фашистских грабежей.

«Культурная» политика фашистов в других европейских странах поначалу была иной: здесь не трогали государственные и публичные собрания и музеи (захватив, разумеется, частные коллекции уничтожаемых евреев и «некультуру»). Тем не менее по приказу фюрера Геббельс подготовил 13 увесистых томов с описаниями предметов искусства, которые были созданы руками немцев или когда-либо находились в немецком владении, из всех музейных фондов Европы для намеченной конфискации. Однако реализацию своих планов в отношении оккупированных стран Северной, Западной и Юго-Восточной Европы Гитлер пока отложил. Германия должна была мобилизовать все силы – предстояло напасть на СССР, в кратчайший срок поработить эту гигантскую страну и присвоить колоссальные советские ресурсы.

Осенью сорок первого

Ранним утром 22 июня, когда фашистская Германия вместе со своими союзниками напала на СССР, следом за могучей военной машиной через границу Советского Союза перевалило еще одно войско – полчища оккупационных органов: военных, промышленных, сельскохозяйственных, бюрократических, культурных. Физическое уничтожение людей сопровождалось ограблением народа и страны в таких масштабах, которые до сих пор невозможно было себе представить.

В районе действий группы армий «Север» имел хождение особый перечень, подготовленный уже знакомым нам фон Хольстом 24 июня 1941 года. Перечень включал 55 объектов с точным указанием местонахождения; из них – 17 музеев, 17 архивов, 6 церквей и библиотеки. 20 июля Гитлер поинтересовался предполагаемыми размерами советской «культурной дани» и потребовал снабдить войска еще одним важным указанием. Четыре дня спустя вышел специальный указ о том, что «Прерогатива фюрера» распространяется «…на все оккупированные немецкими войсками области, то есть как на уже занятые восточные области… так и на те русские территории, которые еще предстоит занять».

В многочисленных дворцах, окружающих Ленинград роскошным ожерельем, находилось такое количество ценностей, которое потребовало бы для эвакуации астрономического числа спецвагонов и поездов. А сами дворцы? К несчастью, их нельзя было поставить на рельсы и увезти в безопасное место…

Сотрудники музеев в Пушкине[7] работали день и ночь. Двадцать тысяч экспонатов в кратчайшие сроки было упаковано и вывезено в Ленинград. Здесь под куполом Исаакиевского собора нашли прибежище и несколько экспонатов из Янтарного зала, включая одну янтарную панель облицовки вместе с чудесным окантовочным орнаментом. Демонтировать и вывезти весь зал сотрудницы музея – а это были женщины – конечно, не могли. И когда в середине сентября в Пушкине появились оккупанты, в музеях и запасниках дворцов оставалось еще несметное множество сокровищ.

Слово очевидцу (Ганс Хундсдёрфер из ФРГ): «Двигаясь к Ленинграду в составе 6-й танковой дивизии, я побывал в Царском Селе в тот день, когда его заняли наши войска. Пораженный, я бродил по чудному парку и вошел в замок. Он был почти не поврежден. Лишь одна граната, попав в потолок большого зала… повредила дворец – на полу валялись осколки мрамора. По-видимому, Советы предполагали эвакуировать произведения искусства, которые можно было увезти, но наше стремительное наступление помешало им выполнить свое намерение. Все же полы в некоторых залах были засыпаны слоем песка, а большие китайские вазы стояли, наполненные доверху водой. Наши утомленные соотечественники немедленно расположились в залах замка со всеми возможными удобствами и, к сожалению, без особого респекта перед дивной обстановкой. Повсюду можно было видеть солдат, уснувших на драгоценных диванах и кушетках прямо в своих грязных сапогах. На роскошных дверях были приколочены грубые доски с надписями: “Занято подразделением №…” Я дошел до Янтарной комнаты. Стены в ней были заклеены толстым картоном и загорожены щитами. Я видел двух своих соотечественников, они– любопытства ради – отдирали от стенки картон. Картон был содран, и показалась дивно сверкающая янтарная панель, она обрамляла мозаичную картину. Когда солдаты стали вытаскивать штыки, чтоб выломать несколько “сувениров на память”, я вмешался.

В следующий раз я видел Янтарную комнату уже в более жалком состоянии. Картон был содран во многих местах, рельефы оббиты, осколки янтаря покрывали пол вдоль стены».

Разумеется, с первых же дней оккупации в Пушкин наведывались и представители органов культуры. Осматривали дворец, регистрировали ценности, но не могли их вывезти: нужно было специальное разрешение главнокомандующего 18-й армией; из-за упорных боев получить такое разрешение никак не удавалось.

Для нас очень важно установить как можно точнее: когда было получено разрешение на отправку ценностей – ведь тот, кто отдал такое распоряжение, мог знать и о дальнейшей судьбе Янтарной комнаты. Даже если бы люди уже не могли (или не хотели) сообщить нам что-то важное, определенную информацию можно было бы найти в архивах конкретных воинских частей. Однако наши предположения колебались между осенью сорок первого и летом сорок второго, а за это время во дворце побывало много всяких воинских соединений.

Несколько косвенных доказательств, несомненно, указывало на конец 1941 года.

Во-первых, опубликованные показания захваченного в плен в 1942 году оберштурмфюрера СС Нормана Фёрстера. Он очень подробно описал, как происходил вывоз ценностей из Екатерининского дворца, категорически, впрочем, отрицая свое участие в этом деянии. Однако сведения Фёрстера об устройстве дворца были настолько точны, что, скорее всего, они основывались на личных впечатлениях. С января 1942 года и на момент пленения Фёрстер возглавлял команду «культур-грабителей» в составе группы армий «Юг», и, следовательно, в Пушкине он мог находиться лишь до этого момента.

Вторым косвенным доказательством стал каталог вывезенных из СССР предметов искусства, который выпустило министерство иностранных дел Иоахима фон Риббентропа в марте 1942 года,– в нем упоминались предметы из Екатерининского дворца.

И наконец нам повезло: мы нашли документ, отметавший все сомнения. Когда в ноябре 1942 года ТАСС распространил в Европе информацию, полученную от военнопленного Фёрстера, общественное мнение было очень возбуждено, и фюрер затребовал разъяснений от министерства Риббентропа. И вот это разъяснение найдено!

Читаем: «Из Екатерининского замка в безопасное место осенью 1941 года был вывезен Янтарный кабинет,