Как мужик ведьму подкараулил. Народные рассказы и сказки о нечистой силе - Минин

Когда дверь открыли, увидели: эта баба навзничь лежит. Потом отошла. Три дня не разговаривала, а потом рассказала.

— Я, — говорит, — у лесного и жила. Он водил меня. А потом собакой сделал и отпустил. Я прибежала, — говорит, — в деревню, к маме в кухню заскочила. А мама заругалась:

— Какую такую собаку черт привязал!

— Меня сковородником ударила. Она шибко ругалась и — еще в девках я была — как-то по-страшному, вроде "леший забери", меня ругала.

Вот лесной ее и водил.

БРАТ И СЕСТРА

А у нас еще вот, девчонки, какой случай был. Родня наша в Ботах. У нас моего отца мать с Ботов, ботовская, Вьюшкова была. И вот, значит, двоюродный брат моего отца женился, а ее из-за хребта взял, жену-то (там "захребет" в Ботах-то называется), из-за хребта она была.

А раньше не было этого, чтоб поженилися да стало плохо, между молодыми плохо что-то: и вот они разбегаться — не было этого. Уж как ни плохо — все равно жить надо, жили. И вот они с мужем что-то не поладили, стали плохо жить. Да вот еще тоже говорили, что разлаживали жизнь у молодых, если дружно живут. Такие худые люди были какие-то: вот на них что-то делают, они потом друг друга ненавидят.

И вот как они стали плохо-то жить, она стала думать, что я утоплюсь, или в лес уйду, заблужусь, или удушусь — жена его (а детей еще не было. А свекор, свекровка у нее были...)

И в сенокос. Мужики были на покосе, а она испекла хлеб. А у них, значит, вот дверь откроешь — и сразу амбар был. Она в амбар-то только дверь открыла да хотела шагнуть туда с калачами. Только шагнула в дверь-то — на вороном коне брат. приехал к ней. И говорит:

— Что, — говорит, — тебя, сестра, плохо держат? Садись, поедем со мной.

— А я, — говорит, — куда хлеб-то?

— Да толкай тут. — Она вот так сунула в амбар-то и вышла, и сразу очутилась на коне с ним. На коне и поехали. И вот где они ездят, а из Ботов ее никуда не увозил. Целый месяц она с ним проездила. Так она начнет как рассказывать — плачет.

Их не видели, а вот вихрь видели. Вихрь, говорит, завьет, землю-то завивает, вихрь пролетит. И вот она узнала: Максим Русин шел. У них елань там, в Ботах-то, а он этой еланью-то шел. А мы мимо его, говорит, на коне-то как пролетели, его фуражка слетела и покатилась, а он, говорит, за ней, да с матерщиной. А брат-то, говорит, так и захохотал на коне-то. И вот, говорит, куда ни возит — ночью окажусь в соломе. Только вздумаю куда идти — пути не знаю. А его нету, он, говорит, от меня уедет. Нету, одна. А днем-то вот только стоит вздумать, что рассветает, да я пойду — он тут. И опять, говорит, едем. И обедали в Ботах же, в одной избе обедали. Ребятишек много, и матери этих ребятишек посадят:

— О леший, черт, ешь!

Я, говорит, еще у дверей, а он уж за столом, брат-то. А его не видят, семья-то. Стало быть, не видят. И вот она говорит:

— Ребятишек за столом никогда не ругайте по-страшному.

Она приезжала, помню, сюда в гости и рассказывала.

А потом получилось вот что: они когда туда съездили, там ее нет — человек потерялся. Где она? Не стало. А раньше-то попы были. Церковь эта, Богу-то верили. Они сразу — попа, в церковь: стали молебен про нее служить, что потерялася. Они уж думают, что ее нет.

А он, брат-то, ее не стал любить.

— Фу, — говорит, — от тебя пахнет ладаном.

Меня, говорит, не стал любить-то. И вот, говорит, ела я белый хлеб. А в кармашке-то потом, когда он ее привез обратно, то у нее в кармашке конский шевяк был.

Он ее утром взял, а привез-то ночью в тот же час: в который час увез, в тот же час привез. И в сени затолкнул — и не стало никого. И она потом, говорит, в сенях-то шарится. Невестка выскочила: в сенях она.

— Ой, — говорит, — это Анна.

Свекровка сразу с иконы распятьичко, иконочку стащила и на ее надела, и занесла ее в избу-то. Она уже не помнила, ничего, без памяти была, а потом очнулась. Начала рассказывать, где была.

А брат дома совсем ничего не знает живет. Она рассказывала, что на вороном коне ездила с братом. А он куда? Брат никуда не ездил... Они же ее потеряли.

А вот, говорят, что думать тоже не надо, вот будет что-нибудь плохо, ну вот: я то сделаю над собой, да другое сделаю... От этого получилось ей. Тоже, говорят, нечистая сила вот эта раньше...

А потом они дожили, детей сколько народили, и дети выросли все. Жить мирно стали, он потом не стал ее притеснять.

НЕ У МЕСТА ТЫ ЗИМОВЬЮШКУ НАЧАЛ!

СВАТ мой с женой своей Александрушкой хорошо жили. Да надоело им на поле ездить. Решил зимовье срубить. Сват оклад уж обложил, глядь: собаки залаяли. И свистит кто-то. Пригляделся: идет незнакомый человек и спрашивает:

— Ты что здесь делаешь?

— Хочу зимовье срубить.

— Не у места ты зимовьюшку начал. — Сказал так да и как в воду канул.

Сват не стал здесь оставаться, ушел домой. А как вернулся, глядит: на оклад лесень упала. Не ушел бы — самого задавило!

ДВЕ КОШКИ

А это мужики лесникам рассказывают. Вот в лесу работают, они рассказывают. Мы, говорят, в зимовье сидим. Сварили суп с мясом. И Витька Есипов:

— Повернулся, гляжу — что за черт? Мужик так же одетый, все: в шубе, а такая шуба, она искрится вся, серебрится на луне, но шапки, говорит, нет, волосы не разобрал какие. Я, говорит, сразу протрезвел. Протрезвел сразу.

Он принес двух рысей, бросил здесь, не мерзлых, ничего как будто, кровь бежит, будто только вот убиты. А наутро, говорит, когда встали, этих рысей нет, а две кошки сидят, живые, все. Он положил, ничего не сказал и ушел.

Сидят две кошки, и, главно, цвет такой у них сероватый. И вот привез он кошку-то домой оттуда, а она три дня прожила, а потом пропала