Идиот нашего времени - Александр Владимирович Кузнецов-Тулянин

эта тяжесть будто заново разлилась по телу. Он, наконец, опустился на колени, заглянул под ванну, кровь прилила к лицу, это показалось особенно неприятным, даже как-то болезненно ударило в голову. Сверток был на месте. После этого вернулся в спальню, оделся и словно в недоумении уселся на кровати, опершись о колени локтями и сцепив ладони.

Нужно было что-то делать. Так он себе сказал.

Что делать?

А стоило ли что-то делать? Что изменится, если ничего не делать, оставив действительность в вялотекущем состоянии?

Рассеянно прошел на кухню. Сашок все еще спал в зале на разложенном диване. Это хорошо, что он спал, каникулы… Во всяком случае сын его не беспокоил. Как не беспокоил и тесть. Ирина тоже ни о чем не догадалась. Да, утром, заглянув в спальню, была довольно бодрая. Ирина придет вечером, и к ее возвращению нужно как-то утрясти всю эту чепуху… Можно тянуть только до того момента, когда она возьмет в руки метлу и швабру… Может быть, и не сегодня, но все равно скоро — последний раз она прибиралась дня два назад… Вернуть ружье отцу?.. Продемонстрировать старику этакую показательную идиотию?

Заглянул в холодильник, тупо стоял перед ним, ничего не соображая. Начинала болеть голова. Закрыл холодильник. Все-таки нужно было хотя бы выпить чаю. Чайник был еще горяч, но Сошников зажег конфорку, поставил вновь греть. Плюхнулся на стул. Вдруг подумал, что, может быть, сегодня не пойти в контору. Сначала нужно утрясти весь этот бред с ружьем, а на следующий день все придет в норму, потому что следующий день отменял абсолютно все! Тут же взялся за телефон, набрал номер редакции. На том конце поднял трубку заместитель редактора Бурозубкин, человек вялый, даже тугодумный, чем бывало раздражал Сошникова. Теперь же голос Бурозубкина и вовсе едва не взбесил, так что стоило усилий сдержать себя от явного хамства:

— Я сегодня на работу не выйду, мне нужен день.

— Какой день? — не поняв сразу, спросил Бурозубкин.

— Солнечный, — ядовито ответил Сошников. — Отгул мне нужен. Сегодня. Приболел я. Хочу отлежаться.

— А… Да пожалуйста.

— Спасибо. — Кинул трубку и тут же пожалел, что отпросился. Наверное, все же нужно было пойти — за работой как-то все могло развеяться. А как же ружье! Ну и что ружье. Так и сказать Ирине: да, ружье. Возьму в деревню, когда к твоей тетке поедем. Может, на уточек осенью схожу. Совершенно обыкновенное дело.

Голова болела сильнее и при этом будто немного больно стало смотреть на свет — на окно. И прикосновения к предметам тоже вызывали неприятные ощущения. Стоило, наверное, выпить таблетку — какого-нибудь анальгина. Он эту мысль обдумывал минут десять, пока, наконец, собрался: открыл шкафчик с аптечкой, который был здесь же, на кухне, нашел анальгин, выпил сразу две таблетки. И только тут заметил, что чайник вовсю кипит. Поспешно выключил, налил чашку чая, намешал сахар и вновь заглянул в холодильник. Теперь достал что-то подходящее для завтрака: два яйца и масло в пластиковой коробочке. Яйца поставил варить в ковшике, он любил всмятку. Но за временем следить забыл. Почему-то его стала беспокоить мысль, что сверток из-под ванны нужно все-таки перепрятать. Вдруг найдут тесть или сын! Возражал самому себе: как они могут найти? Тесть на своих костылях? Сыну тем более ни до чего в этом доме нет дела… И все же пошел и перепрятал сверток в спальню, поглубже под кровать. Опять сел на кровати, задумался. А когда спохватился, вспомнив о яйцах на плите, было поздно — вода из ковшика почти выкипела, яйца переварились до резинового состояния. Ел их — едва не давился. И чай допить не успел, притащился тесть.

— А ты сегодня не на работе?

— Как видите, — тихо и без ерничанья ответил Сошников.

Тесть раскрыл окно, уселся на стуле курить. Дымок затягивало внутрь. И хотя Сошников сам последнее время покуривал, теперь дым показался отвратительным. Оставил недопитый чай, вернулся в спальню, заперся на щеколду, лег поверх покрывала. Настольные часы показывали десять сорок. От этих дешевых китайских часов с пластмассовым механизмом глаза не отрывались. Воочию можно было видеть крохотное движение минутной стрелки, он полностью проследил ее скользящее смещение от «40» к «55», потом к «00», и, наконец, к «05». На «05» поднялся, полез под кровать, вытащил сверток, из шкафа достал патроны. Уселся прямо на пол, на колени, стал разбирать сверток.

Ружье оказалось без чехла. Отец тщательно законсервировал его — сначала завернул ружье в несколько газет, насквозь пропитавшиеся обильной смазкой, потом в несколько слоев полиэтилена, который за несколько лет хранения потрескался в местах сгиба, сверху все это было замотано в белую мешковину и часто обвязано бечевкой. На оружии не оказалось ни единого ржавого пятнышка, настолько густо лежала смазка. Сошников листами писчей бумаги протер снаружи старое масло, стволы чистить не стал, поскольку шомпола у него не было, а придумать что-то другое ему было недосуг. Собрал ружье и взвел курки, вхолостую щелкнул по очереди.

Потом переломил ружье, вставил два патрона, осторожно защелкнул. И вдруг взвел оба курка и перевернул ружье — стволами упер себе в грудь. Затенькала назойливая мысль, что в таком положении нельзя дотянуться рукой до спускового крючка, что якобы надо разуваться и давить на крючок большим пальцем ноги. Оказывается, дотянуться можно было рукой с запасом. Он медленно потянулся указательным пальцем к ближайшему спусковому крючку и замер. Чувствовалось, как холодное железо жестко упирается в середку груди, в кость, — холодность и жесткость стволов чувствовались даже сквозь майку. Спусковой крючок был гладок, он огладил его пальцем, но в самом низу нащупал крохотную заусеницу. Осторожно потрогал этот маленький шершавый выступ. И тут же быстро перевернул ружье стволами от себя.

Дыхание зашлось от волнения. Он осторожно положил ружье на пол, поднялся, подошел к окну, взялся за подоконник — все вокруг плыло. Тело и особенно голова и лицо наполнились жаром. Он некоторое время стоял, пытаясь успокоиться, пока не почувствовал зябкость, майка на груди взмокла, руки затряслись. Наконец будто собрался с духом, трясущимися руками разрядил ружье, разобрал и упаковал заново, но уже кое-как — без газет и полиэтилена, сразу в мешок. Обмотал сверток посредине бечевкой, сделал узелок и задвинул поглубже под кровать. Патроны спрятал на прежнее место, в шкафу. Все-таки нужно было вернуть ружье отцу — самое верное решение! Пусть не сегодня… Сегодня он был не в силах. Сегодня он уже не мог вовсе прикасаться к этой теме. Собрал в охапку промасленные газеты и полиэтилен, отнес