Ульмигания - Вадим Храппа

Однако вайделоту так и не удалось выяснить причин странного поведения вождя. Взбираясь на дюну, за которой было уже рукой подать до Черных песков, тот вдруг остановился и, потоптавшись на месте, повернул назад. Вайделоту пришлось срочно искать убежище в низкорослом прибрежном сосняке.

Карвейт, бормоча ругательства и проклятия собственной глупости, проехал совсем рядом с вайделотом и не заметил его. Он и не мог заметить — слишком был увлечен внезапно свалившимися на него похмельными переживаниями. Затея с объездом владений уже казалась ему идиотской. Он недоумевал — как только могла прийти ему в голову этакая глупость? — и торопился домой, к бочонку с пивом.

Виндия отпустила Карвейта. Она почувствовала, что с ним есть еще кто-то, но разбираться с тем, другим, ей было некогда. Она отложила это до вечера. Повозка, на которой Виндия собиралась отвезти Торопа к границе Черных песков, осталась стоять у двери хижины без дела. У рутена начался жар.

Он лежал, по-прежнему безучастный ко всему, и по его виду еще ничего нельзя было заметить, но Виндия определила это сразу. Самый цвет темноты, окружавший Торопа у стены над лежанкой, изменился, обретя легкий красноватый оттенок. Виндия быстро разорвала магический круг и освободила Карвейта, положив прядь его волос в коробку. Решение отдать воина людям далось ей трудно, а растаяло с легкостью пара. Виндия об этом даже не задумалась. Она растопила очаг, повесила на него котелок с водой для отвара и стала растирать Торопа медвежьим жиром.

Ни это, ни другие простые и надежные средства, применяемые обычно, не помогли. За день воздух над Торопом раскалился до режущего глаза Виндии багрового цвета. К вечеру исчезли последние светлые проблески, а Тороп, перестав дрожать, дышал громко и часто.

Пикол, решив вернуть себе этого воина, был где-то рядом и ухмылялся щербатым провалом вонючей пасти.

Виндия в сердцах швырнула о стену горшок с цветочной смесью. Пыльца и мелкие частицы трухи повисли в воздухе. Разбежались по полу березовые почки, догоняя осколки горшка.

— Я тебе его не отдам, — сказала она. — Слышишь ты, куча тухлятины? — крикнула Виндия. — Ты не получишь этого витинга! Он мой!

Она втащила в дом большое долбленое корыто и наносила в него воды из ручья.

Темнело. Ветер шумел верхушками деревьев и сыпал мелким дождем.

Косуля, которую Виндия зазвала условным свистом, постукивала копытцами, не отставая ни на шаг от вайделотки, распихивающей по щелям стен лучины. Виндия наклонилась к ней, погладила длинную шею и быстро, одним движением, затянула петлю веревки на ее передних ногах. Потом, перекинув конец через крюк в потолке, подтянула косулю вверх. Та задергалась в воздухе, взбрыкивая задними ногами, но не находя опоры, вскоре провисла кулем, тонко блея и поводя выпуклыми мокрыми глазами.

От брошенной в очаг смеси трех порошков — белого, красного и черного — клубился искрящийся зелеными звездочками и полосами дым. Лучины в нем потрескивали. Виндия разделась донага, сдернула на пол шкуры с Торопа и, сделав разрез на груди косули длинным ножом, вытащила ее сердце. Оно пульсировало в руке вайделотки и истекало частыми темными каплями, когда Виндия шла с ним к лежанке.

Начертав в воздухе сердцем несколько знаков и сильно забрызгав при этом и себя, и воина, вайделотка полоснула ножом сначала его плечо, а потом свое. Две струйки одновременно стекли в корыто и смешались там с водой. Ненужное теперь сердце полетело в сторону. Откатившись к двери, оно еще продолжало биться.

Виндия стащила Торопа в корыто. Его раскаленное тело, коснувшись холодной воды, вздрогнуло и сжалось. Несколько раз она окунула его с головой и подняла на лежанку.

Вода была ледяной, но Виндия привыкла к этому — купалась в море весь год. Она полежала, прислушиваясь, как вдаль, вместе со злобно оскалившимся Пиколом, уходит все напряжение дня, потом тщательно обмылась и обтерла себя и воина.

Снаружи ветер гудел в кронах, обрывая листья с дубов и мелкие ветви сосен. Близилась пора ураганов. Внутри дома потрескивали, догорая, лучины, и мерно капала кровь с подвешенной к потолку косули. Искрился зеленым дымом воздух.

Виндия поцеловала рутена в губы. Она делала это и раньше, но не так. Теперь его жар передался ей, прошел через нее и отозвался внизу живота непривычным чувством сладкой тяжести. Что-то спружинило там, внизу, отразилось и ударило Виндии хмельной волной в голову. Она стала целовать Торопа с жадностью, какой никогда не знала за собой, в грудь, в живот… Она мяла, трясла бездвижное тело, впивалась в горячую кожу. Слияние с ним из необходимости выросло в дикое животное желание. И Виндия перешла последнюю черту, отделявшую ее от людей. Она сама захотела этого, сама втолкнула юношу в себя, и ночь Черного берега треснула и распалась от протяжного томного крика, а в самую высокую дюну ударила молния.

Карвейт Великий, вождь куров, к вечеру опять напился так, что жены сообща затащили его под навес к лошадям, да там, на сене, и оставили.

Вайделоту, напротив, не спалось. Он тоже немного выпил с усталости.

Ему редко приходилось ездить верхом. Прогулка по пескам косы сильно отозвалась на его пояснице. Но уснуть не получалось. Не выходило из головы странное поведение Карвейта. В том, что здесь была замешана посторонняя сила — скорее всего старуха Лаума, — он не сомневался. Но уличить вождя не удалось.

К полуночи вайделот, досадуя на бессонницу, встал, раздул в очаге огонь и начал вырезать на липовой плашке зигзаги рун — послание Криве.

Над косой бушевал шторм. Атримп[71]с ревом кидался грудью на авандюну, Окопирн[72]сыпал частым дождем, а Перкун пучками метал длинные молнии в полоску суши, зажатую волнами моря и залива.

Вайделот прислушался к богам и подумал о том, что если к утру они не уймутся, то придется вадить, задабривая их жертвами. Иначе, рассвирепев, боги станут валить деревья на хижины и разбрасывать по заливу рыбачьи лодки.

За шумом урагана и собственными мыслями он не сразу услышал шорох за спиной. Повернулся — и от испуга выронил дощечку с посланием. Она упала на пол, подпрыгнула и угодила в очаг.

На расстоянии локтя от его лица мерцали льдистые прозрачные глаза гигантской гадюки. Ее плоский череп был размером с голову собаки, а туловище кривым бревном терялось в темноте. Вайделот оцепенел. Будь он воином, вспомнил бы о ноже в своей руке, но он был жрецом и стал бормотать заклинания, сам не сознавая, что в страхе путает слова.

Движения змеи почти не видны глазу человека, и вайделот не заметил, как, выгнувшись дугой, она выбила хвостом нож из его руки, и не успел уклониться, когда, разинув пасть, бросилась ему в лицо. Два длинных, острых, как ритуальные кинжалы, зуба проникли сквозь височную кость жреца и наполнили его мозг ядом. Он упал на очаг.