Слово воина - Александр Прозоров

— Впрочем, меня бы ты все одно не обманул, — добавил Олег. — У меня через твое нутро колдовское скоро волдырь на запястье вздуется.

В заключение он перевернул купца на живот, привязал его руки к поводьям чалого скакуна, а коню старательно смотал ноги.

— Теперь точно не уйдет, — удовлетворенно кивнул Середин, после чего остальных коней повел в поле.

Он провозился почти полдня: погибших нужно было поднять на лошадей, закрепить поперек седел, отвезти в оставшуюся позади деревню, занести в одну из пустующих изб. В одиночку все это было очень тяжело — однако бросить мертвых людей валяться так, словно дохлых крыс, он не мог. Разложив покойников по лавкам, Олег, по примеру Глеба Микитича, нашел бурдюк с каким-то хмельным напитком, отпил сколько смог, остальное вылил на пол, кинул туда же бурдюк, попросил Мару быть милостивой к умершим и, стряхнув с печи сухое тряпье, чиркнул зажигалкой.

Затем, на улице, он дождался, пока пламя пробьет крышу и взметнется к облакам. Вообще-то, в эти минуты взмывающие вверх души мертвых должны подхватывать жаворонки и уносить в царство Мары, но и здесь василиск устроил своим жертвам подлянку: ни одной птицы над погребальным костром так и не появилось.

— Ну, ребята, — поклонился напоследок Олег, — вы уж простите, коли что не так. Какую смог, такую тризну и устроил. Да будут вам небеса пухом.

Оставленный на дороге толстяк, само собой, попытался удрать: он притоптывал на месте, натягивая поводья, но коняга со спутанными ногами мог передвигаться только еле-еле — черепаха обгонит. Услышав топот, купец замотал под мешком головой. Середин, спешившись и подойдя, расстегнул на нем ремень, развязал веревку штанов, сильным рывком сдернул их вниз.

— Ты чего делаешь?! — взвыл толстяк.

— Глеб Микитич, в теле которого ты сидишь, хороший мужик. — спокойно пояснил Олег, по очереди освобождая штанины. — Не хочу, чтобы ты ему портки испортил, пока мы до Белоозера доедем.

— Так это я — Глеб Микитич!

— Ага, — рассмеялся ведун. — А я — князь Александр Невский. Ты, василиск, голову морочь соратникам по работе. А моя специальность — таких, как ты, со свету сживать. Так что не рыпайся, не поможет.

— Мешок хоть сними, душно!

— Чтобы ты новую жертву высмотреть себе смог? — Середин покачал в руке хозяйский ремень, а потом размахнулся и со всей силы стеганул им по голой заднице.

— А-а! — подпрыгнул толстяк. — Ты чего?!

— Так Микитич все едино ничего не чувствует. Ты ведь его в теле задавил. А тебе полезно. И запомни, тварь: коли мне хоть чего-нибудь в поведении лошадей подозрительным покажется, драть стану тебя, как Сидорову козу. Так что не балуй… — Олег распутал коню ноги, отвязал поводья. Подвел пленника к седлу: — Давай, садись верхом.

— Не могу.

— А ремнем по розовой попке?

— Ну, смертный, я тебе это навечно запомню!

— Ну, вот и проговорился, друг сердечный, — рассмеялся Олег. — Давай, поднимайся. Не станешь дурить, не схлопочешь лишних неприятностей.

— Я чую твой запах, смертный!

— Ты его запомни получше, тварь, — посоветовал Середин, помогая пленнику забраться в седло. — Для вас всех это запах смерти… Кстати, откуда ты здесь взялся, в русских болотах? Василиски ведь в пустынях живут!

— Здесь скоро тоже пустыня будет, — пообещал пленник.

— Да не будет, не будет, — похлопал его ведун по голой коленке. — Я свое дело знаю. Удерешь — все едино найду. И прикончу. Я умею — веришь?

— Чего же тогда не убил?

— Не скажу. — Ведун связал пленнику ноги у лошади под брюхом. — Чтобы раньше времени не радовался… Ну, бессмертный ты мой, пора в путь.

Дороги на Белоозеро Середин не знал, но пребывал в уверенности, что «трасса сама приведет», тем более что некоторое представление о правилах поведения в пути он все же имел. Прицепив поводья коней, навьюченных припасами, и чалого с пленником к задней луке седла, Олег пустил своего скакуна широким походным шагом, и уже часа через четыре услышал веселое щебетание птиц. Небо серело в преддверии ночи, а потому ведун, дождавшись чистого местечка, что поросло березами и выходило на берег симпатичного озерца, остановился на привал. Он собрал немного валежника, выложил у ближайшего кустарника подарки для здешней берегини, затем разжег огонь и, впервые достав из котомки новенький котелок, начал варить там кашу: немного гречи взял из мешка Аплаха, присыпал сверху сушеного мяса, вытерпел примерно с полчаса — пока спать уж совсем сильно не захотелось, а потом умял с отменнейшим аппетитом, запив озерной водой. Квас, как и предсказывал содержатель постоялого двора на тверском тракте, уже кончился.

Толстяка ведун кормить не стал: и торбу с головы пленника снимать опасно, и Глебу Микитичу полезно. А василиск — пусть помучается, черная его душа.

Вопреки надеждам Середина, выспаться ему не удалось — вместо ласковой берегини вокруг всю ночь бродили странные сущности и шептали в самое ухо: «Убей его, убей, убей, убей…». Поэтому он поднялся еще до восхода, наскоро перекусил озерной водой и, сунув в рот похожий на подошву кусок вяленого мяса, поскакал дальше.

Мясо удалось прожевать только к полудню, когда впереди показались рубленые стены Устюга. Заезжать в город ведун не стал, обогнув его по широкому кругу вокруг палисадов, и поехал дальше по идущему вдоль Мологи пути. Тракт очень скоро отвернул от реки в леса, но вечером оба пути — водный и сухопутный — встретились, сойдясь в деревеньке со странным названием Мокрые Липенки. Там Олег и переплыл реку, выдав местному крестьянину самую мелкую монету из своего кошеля. Земледельцу она, наверное, показалась невероятным богатством, поскольку никаких вопросов на счет человека с мешком на голове он задавать не стал. Тем не менее, уже в полной темноте Середин пробирался через лес, пока не нашел широкую прогалину и не свернул по ней в сторону от дороги — чтобы, если станут преследовать, успеть заметить врагов раньше, нежели они его.

Но все обошлось, и с рассветом ведун снова начал погонять коней. Дорога поворотила резко на восток — видимо, огибала совсем непролазные топи, поскольку из примерно шестидесяти пройденных за день километров не меньше сорока пришлось на темные от времени гати. Впрочем, миновав деревеньку с вкусным названием Бабаево, дорога повернула на север, а потом и на запад. Болот стало меньше, хотя время от времени Середину приходилось скакать по гатям, а поселки и вовсе встречались раз в день. Или, точнее, всего раз и встретились — в деревне из пяти домов Иштомар Олег выпил поднесенный ему опасливо косящейся на василиска женщиной ковш кваса, уточнил, правильно ли он едет на Белоозеро, после чего двинулся дальше, заночевав в сумерках на единственном встретившемся в пути холме.

Как ни странно, низина перед холмом оказалась последним слякотным местом на его пути. Дальше места пошли сухие, песчаные, деревни встречались каждые десять-пятнадцать километров, да и дорога сама расширилась до того, что на ней могли разъехаться две телеги зараз. Правда, и народ местный проявлял куда больше любопытства, заглядываясь на пленника без штанов, да еще и с мешком на голове, совершенно открыто, без стеснения. Около полудня Олег даже сделал остановку — специально для того, чтобы портки на василиска все-таки надеть. Заодно и пообедал вяленой рыбкой, поскольку кашу варить было лень.