Молния над океаном - Эва Киншоу

— Отцу не понравилось, что ты пошел по ее пятам? — спросила Симона. — Но почему?

— Мое ремесло, хотя и сочетает в себе науку и технику, но без творческого воображения все снятое тобой будет мертво. В глазах же отца, что живопись, что фотография, что кинодокументалистика — все одним миром мазано. Он был бы рад, если бы я занялся каким-нибудь другим респектабельным и доходным делом, стал наследником империи Роков, а не увлекался ненужным самовыражением и самоутверждением. Но в двадцать три года родительская опека меня просто бесила.

— Ты отправился в Африку в двадцать три года?

— Да, — кивнул Бенджамин. — Я вообще люблю играть только по-крупному. После пяти лет зубрежки и смертельной скуки в юридическом колледже я кинулся в Африку для того, чтобы победить или умереть. Кроме того…

— Пожалуйста, рассказывай дальше!

Бенджамин, прищурив глаза, посмотрел на нее.

— В положении наследника семейного богатства есть что-то нелепое и унизительное. Ты поневоле заражаешься клаустрофобией, потому что сплошь и рядом твое имя и наследство значат гораздо больше, чем ты сам. На мое счастье, отца больше занимал Вильям, поэтому я имел возможность время от времени ускользать из-под родительского влияния. Тогда-то я и решил, что своими руками создам свое благополучие и не возьму из кармана отца ни цента.

— Ты хочешь сказать, что начал с нуля? — круглыми глазами посмотрела на него Симона. — Но как тебе это удалось?

— Я стажировался в юридической фирме, защищая степень бакалавра, и получал побочный заработок. Кроме того, в свободное от учебы время подвизался светским фотографом — делал свадебные и юбилейные альбомы и прочее в том же роде.

Симона откинулась на спинку кресла.

— Ты все еще злишься на отца? — тихо спросила она.

— Уже нет. Он изменил свое отношение ко мне, и важную роль здесь сыграли два обстоятельства. Первое, когда он, и ранее не одобрявший мое увлечение Кэтлин Эверсон, после свадьбы Вильяма заявил, что ума у меня, возможно, все-таки побольше, чем у моего брата.

— Понятно. А второе обстоятельство?

— На одном из светских вечеров его познакомили со знаменитым кинодокументалистом, по странному совпадению также носящим фамилию Рок!

Симона прыснула от смеха.

— Возвращение блудного сына! — воскликнула она.

— Или прозрение блудного отца! Думаю, сразу после того, как утихнет неизбежный скандал в связи со свадьбой брата, мы сможем нормально, по-человечески общаться.

— На него произвел впечатление твой творческий и финансовый успех? — спросила Симона и тут же поспешила добавить: — Впрочем, с возрастом люди часто становятся мягче.

Бенджамин помолчал.

— Отец уговаривает меня наконец-то остепениться и осесть, — как бы вскользь заметил он.

— О нет! — вырвалось у Симоны.

— Не надо так пугаться, — рассмеялся Бенджамин. — Я вот уже десять лет живу только собственным умом.

— Я не про это… Я просто представила, что с тобой может произойти, если ты окажешься с ним рядом.

Он с интересом посмотрел на нее.

— Опасаешься, что отец будет оказывать на меня отрицательное влияние?

— А ты этого не опасаешься?

— Разумеется, нет! — Глаза Бенджамина озорно блеснули. — Симона, скажи, а ты уверена, что до сих пор не питаешь ко мне некоторого сердечного расположения?

Мисс Шарне отвела взгляд.

— А что, разве я похожа на ту, которая способна не замечать, какие щедрые подарки преподносит ей судьба? Как можно не оценить такого неотразимого и талантливого человека? — разрумянившись, ехидно спросила она.

— Что же, не стану обременять тебя. Спокойной ночи и хороших снов, Симона!

Он поднялся и принялся убирать со стола.

Девушка сидела в кресле как изваяние, не сводя с него взгляда. На ужин Бенджамин переоделся в джинсы и кремовую рубашку, и теперь казался особенно стройным и обворожительным. В двадцать три года он поднял мятеж против семьи, наследства, династической традиции, подумала мисс Шарне, так стоит ли удивляться, что он после всего этого в глубине своего сердца остается неприкаянным одиночкой?

— Симона!

Она вздрогнула. Бенджамин стоял напротив и смотрел ей в лицо. Судорожно сглотнув, она попыталась взять себя в руки. Я пожалею об этом, с тоской подумала она, но не больше, чем о разлуке с ним. Так пусть уж если это и произойдет, то по моей воле и на моих условиях!

Бенджамин все понял и на мгновение онемел.

— Ты уверена? — вырвалось у него.

— Я ни в чем никогда не была так уверена.

— Симона… Симона Шарне! — тихо подал голос в темноте Бенджамин.

— Почему ты никогда не зовешь меня Си, как Антуан или мои друзья? — шепотом спросила она.

Горел ночник, и оба они, обнявшись, совершенно нагие, лежали под одеялом.

— Мне нравится полное имя Симона, старомодное и милое. Как там чувствует себя твоя рука?

— Хорошо, насколько это вообще возможно!

— На этот раз все у нас было не так стихийно и безудержно, но не менее чудесно, — улыбнулся он, и Симона почувствовала, как ее снова захлестывает волна желания. — На этот раз нам даже есть что сказать друг другу.

— Все было восхитительно! — прошептала она, прижавшись к его плечу.

Рука Бенджамина легла на ее бедро.

— Если так, я готов повторить все снова, — пробормотал он, целуя ее волосы. — Ты не против?

— Разве ты не чувствуешь? Как я могу быть против?

Она придвинулась к нему так, чтобы он почувствовал ее груди, и принялась целовать его лицо, шею, плечи.

— Я изнемогаю от желания, — призналась она. — Странно, но в эти мгновения я даже забываю о сломанной руке!..

Она подняла синие глаза и улыбнулась. Бенджамин коснулся губами ее сосков, и розовые бутоны напряглись. Симона со вздохом наслаждения закрыла глаза и откинула голову.

— Бенджамин! — пробормотала она. — Боже, Бен! Я сейчас умру!.. Это слишком!..

Он со стоном опустил тело, одним мощным ударом проник в нее, и оба они слились в едином неудержимом ритме. Дыхание их становилось все более частым и прерывистым, пока Симона не выгнулась с криком, а потом судорога наслаждения пронзила их, лишив сознания и слуха.

И снова они лежали в объятиях друг друга, и Бенджамин, гладя ее по волосам, говорил:

— Я был не прав… Насчет стихийности и безудержности. Беру свои слова обратно!

Симона приподняла голову и попыталась улыбнуться.

— Ты был великолепен, Бенджамин Рок! — сказала она, дуя ему в ухо. — Не пройдя через это, я бы не поверила, что такое вообще возможно!