Люций: Безупречный клинок - Йен Сент-Мартин

Ребенок отчетливо чувствовал, как за ним наблюдает бесчисленное количество глаз, хотя свои ему еще предстояло открыть. Онприсел на пятки и поднёс руки к лицу, вцепившись в мокрую массу волос, после чего отбросил их назад. Свет дразнил его слипшиеся от слизи веки.

По гибким мускулам побежали мурашки. И снова ощущение того, что за ним наблюдает кто–то недосягаемый, поползло ледяными когтями вверх по позвоночнику ребенка. Он погрузил пальцы в слизь, покрывавшую лицо.

Если бы он только мог открыть глаза.

Наконец–то корка, склеивающая сомкнутые веки ребенка, треснула. Её резиновые чешуйки упали на пол и он открыл глаза, впервые увидев свет и мир вокруг.

Внезапный тяжелый удар в спину — ребенок рухнул на палубу. Что–то тяжелое топталось сверху, раздавливая его. Пузырчатая пена соскользнула с губ, заглушая голос, когда ребенок закричал от боли.

Дитя заметило чье–то присутствие. Фигура вышла из тени и напала на того, кто атаковал его. Болезненное чувство отцовской связи всплыло в сознании ребенка и он протянул к защитнику онемевшую неуклюжую руку.

— Хватит! — взревел воин, который напал на ребенка, направляя клинок на защитника. Клинок сверкал, несмотря на тьму вокруг, и это причиняло боль глазам мальчика. Сгорбленный силуэт родителя сделал еще шаг навстречу, полностью выйдя из тени. Он выдержал секундную паузу, пристально глядя на воина, прежде чем горькое принятие мелькнуло на нахмуренном лице.

— Я знал, что он подошлет тебя, — начал отец ребенка, — так же как и прежде. Нетерпеливый подхалим. Ты всегда так отчаянно пытаешься угодить ему.

Ребенок корчился под ногой воина, но взгляд нападавшего и сверкающий меч оставались неподвижными.

— А тебе то что? — усмехнулся воин, — ты тот, кто пренебрегает его законом. Ты веришь в то, что можешь бросить ему вызов, не поплатившись за это?

Воин посмотрел вниз. Ребенок закашлялся, полностью очистив легкие от амниотической жидкости и издал такой чистый крик, такой душераздирающе прекрасный и похожий на крик их отца, от которого по лицу воина скатилась кровавая слеза.

Он снова посмотрел на родителя. Гнев, отвращение и болезненная гордость смешались и пылали в его глазах.

— Я и есть та цена, Фабий.

Фабий Байл вновь вздохнул так, словно вот-вот умрёт.

— Иногда я искренне сожалею о том, что спас тебя, Люций.

Воин, которого родитель назвал Люцием, не поддался на уговоры.

— Наш отец запретил подобное, — он посмотрел на ребенка сверху вниз, — это безумие. Ты знал, что он узнает, и ты знал, что он сделает. Неужели ты действительно поверил в то, что он не пошлет меня, как и раньше? Неужели ты действительно верил, что непрекращающимся богохульством не вызовешь его гнев?

Фабий все это время молчал.

— Иногда, — задумчиво произнес он, — я думаю, ненавидел ли Император примархов так же, как Фулгрим ненавидит нас.

— Говори за себя, — возразил Люций, — наш отец нас не ненавидит.

Фабий сухо усмехнулся, едва сдерживая очередной вздох.

— Ненавидит, конечно же. Зайду издалека. Ты чувствуешь ложь в его теплоте, фальшивую заботу, в которых ты позарез нуждаешься. И он дает тебе их, но всегда из жалости. Ты его защитник, но до сих пор этого не видишь? Ты никогда не будешь так же близок к нему, как я. Ты никогда не узнаешь, как он на самом деле смотрит на нас.

Люций моргнул, инстинктивная неожиданная дрожь пробежала по спине. Он не мог не почувствовать на себе взгляда чужих глаз, словно в этот момент рядом с ними находился еще и их отец. Фабий рванул вперед.

— Мы никогда не творили чудес, нас ограничивали. Никаких триумфов, только недостатки. Он ненавидит нас, Люций, потому что для Фулгрима мы не сыновья. Мы — зеркало, в котором он видит ненавистный образ. Мы — его собственная неудача, ставшая слишком очевидной, выкидыш, произошедший от того, что отец пытался превратить своих детей во что–то лучшее, чем он сам.

Хмурый Фабий указал пальцем на Люция.

— А вы, дураки, доказывали ему свою правоту при любом удобном случае. Ты, когда твое естество развращалось в служении чужеродным разумам, посвятил всего себя удовлетворению низменных, девиантных аппетитов.

Фабий шагнул ближе, почти касаясь горлом острия клинка Люция.

— Но я же могу добиться успеха там, где все остальные, включая нашего отца потерпели неудачу. Я могу создать нечто новое, Люций, нечто лучшее. Что–то, что переживет грядущие катаклизмы и восстанет из пепла, чтобы заново отстроить Галактику.

Тишина продлилась всего несколько секунд. Люций изучал Фабия — его мрачное изуродованное лицо, лишенное садистского выражения, которое сейчас было бы весьма кстати. Бывший главный апотекарий III легиона медленно протянул руку и коснулся клинка Люция.

— Достаточно, — прошептал Фабий, — наше будущее не должно идти по тому пути, по которому шли мы. Я нашел другую дорогу.

Фабий осторожно провел ладонью вниз по лезвию. Кончик меча опустился. Он усмехнулся. Люций посмотрел брату в глаза, прежде чем оттолкнуть его. Жесткое ликование отразилось на лице мечника.

— Нет пути другого, кроме моего.

Гнев снова сковал Фабия. Он указал на хныкающего клона Фулгрима, прижатого к палубе.

— Посмотри, что я сотворил. — Огонь вспыхнул во впалых глазницах. — Смотри! Смотри и знай, что это только начало.

— Нет, Фабий, — улыбнулся Люций, сжимая свой клинок обеими руками, прежде чем резко вонзить его в палубу. Вопли клона их отца резко оборвались и его голова скатилась с плеч в вихре платиновых волос. Ухмылка Фабия превратилась в пепел: его лучшее достижение, не моргая уставилось на отца, выплескивая свою жизнь на железные пластины у их ног. — Все закончится здесь.

Люций моргнул, прогоняя воспоминание о прошлом из головы. Неизвестно, сколько столетий прошло с той ночи, когда он всё еще выполнял приказы Фулгрима, будучи его чемпионом. Это было до того, как примарх решил вступить в великую игру со своими братьями и покинуть легион.

Маска из рубцовой ткани скривилась, он поморщился — на корабле Фабия его атаковали чувства. Плотный и влажный воздух напоминал первобытные джунгли. Разило хлоркой и сожженной плотью, так сильно, что аромат покрывал язык. Всюду, куда бы Вечный не посмотрел, он видел кавалькаду чудовищ, то выставленных на показ в стеклянных сосудах, то ковыляющих по посадочной палубе, занимаясь своими делами. Он чувствовал, как встроенные в уши вокс-и-пикт-рекордеры издают субвокальный вой, слушая и документируя всё вокруг, чтобы каталогизировать и изучить информацию позже.

Не смотря на ошеломляющее количество ужасов, Люций обнаружил лишь минимальные следы прикосновений варпа. Мерзость, окружающая Когорту Назики, была создана не Имматериумом, а разумом человека. Из всех извращенных сцен, что Люцию доводилось видеть во всех девяти падших легионах, только Фабий был способен создать подобную гадость чистой.