Его соблазн - Ронни Траумер

class="p1">– Вышел! – рявкает и едва заметно морщится.

Охранник, опустив голову, разворачивается на сто восемьдесят градусов и покидает комнату. Оставаться один на один с Власовым в сознании мне не особо хочется. Одно дело, когда он лежит без сознания и другое, когда он так пристально рассматривает меня, что я кожей чувствую его обжигающий взгляд.

– Тебе нужно поесть, – прочистив горло, говорю я и киваю на поднос.

Делаю шаг к двери, собираясь уйти к себе, но мне не дают.

– Стоять! – останавливает меня Власов. – Вернись, – добавляет мягче, и я удивлённо смотрю на него. – Покорми меня, – вроде просит, но приказывающий тон говорит сам за себя.

– Ложка весит меньше, чем телефон, – вредничаю я, хотя, по правде говоря, я даже не представляю себе, чтобы Власова кормили с ложки, тем более я.

– Ты ведь знаешь, что я не люблю повторять дважды, – скалится в притворной улыбке. – Сядь и накорми!

Мне вдруг захотелось вылить этот чёртов суп ему на голову.

– Я не хочу, – возмущённо выпаливаю я.

– Лиза, – угрожающе рычит. – Сделай, что я говорю хотя бы раз без вредности.

Не знаю, что такого особенного в его голосе, но я сажусь рядом с ним, ставлю тарелку себе на колени и дрожащей рукой берусь за ложку.

Есть в этом что-то…интимное, что-то сближающее и…необъяснимое. Мы оба молчим, Власов внимательно следит за мной, а я смотрю куда угодно, только не на его голую грудь и кубики пресса, частично прикрытые большим белым пластырем. Очень не вовремя в голове проносятся картинки нашей близости, и щёки начинают пылать огнём, что, конечно же, не скрывается от его бандитского величества.

Власов останавливает меня, когда я в очередной раз подношу ложку к его рту, забирает тарелку и ставит на поднос. Схватив за руки, резко тянет к себе, почти заставляя лечь на него. Его глаза покрываются тёмной дымкой, а сердце под рёбрами громко стучит. Зарывшись пальцами в мои волосы, он притягивает мою голову ближе и впивается в мои губы головокружительным поцелуем, от которого я таю, словно воск в огне.

Глава 19

Лиза

Наш поцелуй прервался так же резко, как и начался, когда в комнату вошёл охранник вместе с мужчиной в возрасте. Тот самый, который приходил неделю назад и осматривал меня.

Покраснев до кончиков волос, я встаю на ноги и забиваюсь в угол комнаты. Бог знает, чем бы закончился этот поцелуй. Да что там говорить, я и сама знаю, но что самое главное – я этого хочу. Чёрт, что он со мной сделал?! Я плавлюсь, как горящая свеча в его руках. Низ живота тяжелеет, стоит ему ко мне прикоснуться, а сердце и вовсе грозится сломать мне пару рёбер, когда он смотрит на меня, как голодный дикий зверь на свежий кусок мяса.

– Добрый день, – здоровается мужчина с оранжевым чемоданом в руке.

– Добрый, – хмуро отвечает Власов. – Иди сюда, – подзывает пальцем к себе охранника. – Наклонись, – спокойно говорит ему, и тот выполняет. А как только становится в доступной для Власова досягаемости, Арман тут же влепляет ему кулаком в челюсть. – Научись стучать перед тем, как войти ко мне в комнату, – пугающе спокойном тоном говорит мужчине, и тот виновато кивает.

Я же стою, словно статуя, прикрыв рот рукой, и во все глаза наблюдаю за этой картиной. Врач выглядит не таким ошарашенным, как я, но тоже бледнеет на глазах. А Власов невозмутимо возвращает своё внимание к доктору и улыбается, словно ничего не произошло.

– Долго ехали, – обращается к мужчине, и в его тоне явная раздражительность.

– Простите… – начинает мямлить врач и судорожно копается в своём чемоданчике. – Меня в городе не было…

– А должен был быть на месте и приехать при первом же звонке, – перебивает его Власов.

– У нас с семьей был небольшой отпуск, – оправдывается мужчина, побледнев ещё больше.

– А будут большие похороны, если ещё раз я позвоню, а ты не ответишь. Ясно?

– Д-да, – кивает врач и, достав нужное из чемоданчика, принимается делать свою работу.

А я так злюсь, что, схватив поднос с тумбы, максимально шумно двигаюсь к выходу из комнаты, всем своим видом показывая, как я возмущена. Правда, Власову до моего возмущения нет никакого дела. Я для него на том же уровне, что и получивший по морде охранник или врач, которому угрожали. Только я плохо умею скрывать свои эмоции.

Ну как так можно? Все должны плясать вокруг него что ли? У других, между прочим, тоже личная жизнь есть. Человек, может, целый год ждал этот маленький отпуск. Может, он из-за работы своих детей редко видит, а этот… даже назвать его не знаю как, угрожает расправой. Прибила бы, если бы сил хватило.

“Может, отравить его?” – звучит незнакомый голос в голове. Бесы поселились что ли?!

Отравить? И как я жить потом буду? Чем же я буду лучше него? А главное… я не хочу его смерти. Да, он тот ещё козёл, но… он мне нравится. Даже слишком сильно. А вот подсыпать слабительное его охране или снотворное – я с радостью. А там и сбежать можно, получить свободу. Он меня найдёт, конечно, даже на том конце света, я даже не сомневаюсь. И этим я точно разозлю его ещё больше. Да и, честно признаться, здесь не так уж и плохо, если не считать того факта, что я пленница. Но пленница со всеми преимуществами.

Ты что несёшь, идиотка? Совсем мозги атрофировались?

И правда, что-то я плыву не в ту сторону. Всё, надо выкинуть дурь из головы, найти снотворное и решить – в чём разбавить. Завтра утром этим и займусь, а сейчас горячая ванна и мягкая постель.

Но мой план проваливается ещё на начальном этапе, когда утром я, выходя из душа, спотыкаюсь о свои собранные чемоданы.

– Это что? – спрашиваю домработницу, которая уже во всю убирает следы моего присутствия в этой комнате.

Она смотрит на меня, молчит, как рыба, и только глазами хлопает.

– Ты немая? – спрашиваю я наконец.

В ответ мне снова тишина, и только хлопающие ресницы. Походу, она ещё и глухая. Отличный работник – ничего не слышит, ничего не говорит.

Выхожу в коридор, затянув пояс халата потуже, и, открыв рот, тут же его закрываю. В доме явно суета, и все куда-то торопятся.

– Что происходит? – спрашиваю я охранника, слушая оглушающий стук своего сердца. – Почему мои чемоданы собраны?

– Ты уезжаешь.

Стою с открытом ртом и не нахожу слов, охранник поворачивается ко мне спиной и продолжает стоять