Однажды летним днем - Наталия Антонова

– Государственной? – начал сердиться Ян.

– Нет, личной. Понимаешь, он ходит к замужней женщине и от внезапной встречи с её мужем спасается бегством из окна по пожарной лестнице.

– Так…

– В этот день муж дамы тоже внезапно нагрянул домой, и незадачливому любовнику пришлось бежать. Во время этого бегства он и увидел через окно то, что происходило в квартире Окуневых.

– Он видел убийцу? – быстро спросил адвокат.

– К сожалению, нет.

– Но во всём остальном уверен на сто процентов?

– Да.

– И как же вы с ним хотите объяснить его нахождение на пожарной лестнице в это время?

– Как объяснить, я придумала. Но мне нужно заручиться поддержкой ещё одного свидетеля.

– Этот свидетель тоже торчал на пожарной лестнице?!

– Второй свидетель, торчавший в это время на лестнице, тоже имеется. Но он не может дать показания.

– Это ещё почему? А! Догадался, – было слышно, как Ян хлопнул себя по лбу, – у этой дамы было два любовника!

– Нет, – рассмеялась Мирослава, – хотя, если честно, я понятия не имею, сколько всего любовников у этой дамы. Но второй свидетель не может дать показания по той простой причине, что он кот.

– Фу-ты!

– Ты не фукай! Кот, несмотря на невозможность свидетельствовать в пользу Виолетты, является важной фигурой, гарантирующей показания первого свидетеля.

– Послушай, Слава, ты вконец меня запутала. Скажи лучше, для чего тебе третий свидетель, который ничего не видел?

– Свидетель – пожилая дама. Баба Тоня. Она сидела у окна и видела, как первый свидетель убегает по лестнице, едва не спихнув с неё кота.

– Так…

– Если бы не она, мы бы никогда не вышли на этого свидетеля.

– И в чём теперь заключается её роль?

– Она должна подтвердить, что видела первого свидетеля. Но при этом не упоминать, что видела его спускающимся с лестницы и раньше. Зато она должна сказать, что на руках у него был кот!

– Зачем?!

– Затем, что первый свидетель полез на лестницу именно ради спасения кота!

– Чудесно! – рассмеялся адвокат. – И ваша баба Тоня на это согласится?

– У меня есть резидент, с помощью которого я собираюсь всё это устроить.

– Кто у тебя есть? – переспросил Ян, подумав, что ослышался.

– Резидент.

– Это кот?! – Белозёрский захохотал в голос.

– Нет.

– А кто?

– Будешь много знать, скоро состаришься.

– Это точно, – устало согласился адвокат и спросил: – Когда же ты думаешь провернуть всю эту комбинацию?

– Завтра, самое позднее послезавтра.

– А как полиция узнает о твоём свидетеле?

– Так я же тебе толкую уже битый час, что он сам пойдёт, а скорее всего уже и приходил с покаянным признанием к следователю.

– Ага, – невесело хмыкнул адвокат, – никак не шёл, а тут нате вам, я ваша тётя! В смысле явился, не запылился.

– Ян, это же объясняется просто, сначала человек не хотел вляпываться в историю с убийством, но потом, догадавшись, что будет задержан невиновный человек, извелся от укоров совести.

– Ага, совесть его замучила, – проворчал адвокат. – И я даже знаю имя этой совести.

– Я тоже догадываюсь, – хмыкнула в трубку Мирослава. – Спокойной ночи, Янчик! Передавай привет Магде и Паулине.

Магдой звали красавицу жену Белозёрского. А Паулиной – громадную боксёршу, не в меру любвеобильную для этой породы. Своей привычкой проявлять нежность ко всем появляющимся в доме Паулина чуть не сделала заиками несколько человек. После чего супруги Белозёрские стали информировать всех гостей, что их собака очень ласковая. Но многих это не успокаивало. И они не хотели целоваться со слюнявым, по их мнению, чудовищем.

После разговора с адвокатом Мирослава сладко заснула, прижавшись щекой к тёплому боку тихо мурлыкавшего Дона. Утром Волгина позвонила своему резиденту, которым, конечно, была соседка Окуневых Клава.

– Клава, доброе утро! Мне очень нужна ваша помощь. Я могу сейчас подъехать?

– Конечно! Вы мне самой позарез нужны! Я уже хотела вам позвонить, но подумала, что ещё рано, и боялась вас разбудить.

– Я рано встаю, – сказала Мирослава.

– Тогда приезжайте! Можете даже не завтракать! Я напекла гору оладий. Естественно, как и было задумано, Гаврила Семёнович их все не съел, – Клава рассмеялась, – даже укорил меня, что я хочу приготовить ему участь баснописца Крылова. А я ни сном ни духом! Вы не знаете, что случилось с этим замечательным человеком?

– Он слишком много съел блинов, а до этого рябчиков.

– А, – протянула Клава. – Хорошо, что я успокоила Гаврилу Семёновича, говорю: «Не все оладьи вам. Я подругу жду. Так что никаких диверсий против вас, зять любимый, не замышляю». Он рассмеялся. Расцеловал меня в обе щёки. А оладьи в духовке вас дожидаются.

– Сейчас приеду, Клава, – рассмеялась Мирослава.

Приняв душ, она на ходу выпила чашку чаю, заваренную Морисом, схватила из вазы яблоко и, крикнув: «Я тороплюсь! Позавтракаю в гостях», – домчалась до своей «Волги» и выехала со двора.

Морис так ничего и не успел сказать. Лишь минут пять спустя после её отбытия, накладывая в миску сочные кусочки тушёной печени, он спросил у кота:

– Ты видел?

– Мр, – протянул Дон, бросив на Мориса сочувствующий взор своих янтарно-жёлтых глаз.

Поведать ему о вечернем разговоре Мирославы с адвокатом он не смог бы при всём своём желании.

Большая часть черёмухи и сирени, высаженной вдоль многополосной дороги, уже отцвела, но некоторые кустики поздно цветущих сортов сливали свой аромат с парковыми розами, и этот благоухающий шлейф влетал в открытые окна машин, мчащихся по шоссе.

В городе чувствовалось благоухание зацветающего раннего жасмина, акаций и однолетников, высаженных на аллеях, в скверах и дворах. В это время года смесь ароматов была такой сильной, что перебивала выхлопы автомобилей. Клава, с нетерпением поджидающая Мирославу, увидела её в окно и сразу заторопилась к двери.

– Ах, как хорошо, что вы пришли, – не скрывая своей радости, женщина по-родственному чмокнула Мирославу в щёку.

– Дорогая, Клавочка, мне нужна ваша помощь, – сказала Мирослава, проходя следом за хозяйкой на кухню.

– Всё что угодно ради вас! – воскликнула та. – Но прежде у меня для вас информация. И думаю, что важная.

– Какая?

– Вы садитесь, ешьте оладьи. А я буду рассказывать.