Анатомия призраков - Эндрю Тэйлор

Но что, если бы она осталась? Если бы позволила его руке лежать на своей? И что, если они снова встретятся в саду, на этот раз ночью. Сегодня ночью. Он подумал о гладких пальцах Элинор, скользящих по его руке и…

Реальные шаги разрушили сладостную иллюзию; видение мгновенно стало хрупким и мишурным, обнажив истинную подоплеку банальной похотливой фантазии.

Размером с пенни.

Ах, Мария, прости меня.

Кто-то шел по переулку со стороны Иерусалима. Холдсворт отступил в тень зарослей кустов и деревьев на углу рынка. В столь позднее время навстречу может попасться кто угодно. А здесь, на окраине города, самое подходящее место для грабежа. По ту сторону переулка начинается Лиз, полоса неогороженных полей и болотистой пустоши, окаймляющая город с юга.

Прости меня.

Лампа тускло мерцала над дверью здания на противоположном углу рынка, освещая несколько ярдов мощеного тротуара. Пока Холдсворт наблюдал, невысокий коренастый мужчина медленно шагнул в пятно света и замер. Он стоял, засунув руки в карманы и глядя в темноту на противоположной стороне дороги.

Или не глядя? А давая себя разглядеть?

Другие, более легкие шаги. Женщина пересекла дорогу, направляясь к мужчине. Похоже, пряталась в Лиз или рядом. Она подошла к мужчине, их головы почти соприкоснулись. Они обменялись парой тихих слов. Мужчина взял женщину за подбородок и приподнял ее лицо к свету. Холдсворт испытал укол зависти: совершенно ясно, о чем они договаривались. Звякнули монеты. Женщина нырнула в темноту. Мужчина ждал. Он смотрел вверх и вниз по переулку, крутя головой, что позволило Холдсворту разглядеть его профиль.

Это был молодой мистер Аркдейл. Зависть Холдсворта сменилась отвращением. Так вот как можно найти шлюху. Надо встать под фонарем на Скотном рынке и подождать, пока она прилетит, подобно мотыльку на огонь. Если остаться здесь и подождать на свету, возможно, ему тоже повезет. Неужели он дошел до того, чтобы искать подобных удовольствий? Безутешный вдовец, по крайней мере, обладает некоторым чувством собственного достоинства. Но не мужчина, который платит за совокупление в темноте.

Гарри Аркдейл быстро пересек дорогу. В жарком предвкушении обладания женщиной он нырнул в Лиз, погружаясь все глубже и глубже в темноту, которая уже поглотила его шлюху.

Прости меня.

Мало кто мирно спал в эту ночь. Надвигалась гроза.

Покинув сэра Чарльза Аркдейла в «Синем вепре» после ужина, мистер Ричардсон не вынес мысли о немедленном возвращении в колледж и принялся бесцельно бродить по улицам. Неестественная жара вызвала зуд, и он чесался на ходу, особенно под париком. Воздух был донельзя отвратительным… Ричардсон принюхался и уловил знакомый неприятный запашок дубящихся кож.

Вечер выдался не самым приятным — сэр Чарльз от природы был властолюбив и наслаждался звуком собственного голоса. Кроме того, ему не нравились просочившиеся слухи о несчастном случае в Иерусалиме, и тьютору пришлось проявить максимум осторожности. Но и теперь, когда все закончилось, Ричардсон не мог расслабиться. Слишком многое занимало его мысли, и будущее было неясно.

Возле церкви святого Михаила Ричардсону показалось, что кто-то пробормотал его имя. Или, скорее, не его имя, а похожее. Риченда. Он сказал себе, что выпил слишком много вина, хотя внезапно ощутил себя до неприятного трезвым. И прибавил шагу.

Тобиас Соресби бродил по улицам, подобно мистеру Ричардсону, хотя, в отличие от тьютора, был совершенно трезв. Его размашистый шаг время от времени подчеркивался тихим треском, когда он разминал указательные пальцы. Сайзар с растущим отчаянием пытался взвесить все «за» и «против» решения столь сложного и столь весомого, что оно внушало ему страх. Сегодня он узнал, что мистер Мискин может вскоре отказаться от Розингтонского членства. Весьма неожиданно. Это может все изменить.

В своих блужданиях Соресби прошел мимо домика на Трампингтон-стрит, где миссис Фиар при свечах корпела над гобеленом с изображением разрушения Содома, а может, Гоморры. Когда ее глаза устали, она позвала Доркас, проверила замки и засовы на дверях и окнах и приготовилась ко сну. Однако, задув свечу, миссис Фиар так и не уснула. Ей тоже не давали покоя важные размышления. Более всего она тревожилась за Филиппа Уичкота. Она не хотела о нем тревожиться, но давным-давно смирилась с тем, что это неизбежно. Если бы у нее был собственный ребенок, все могло оказаться иначе. Она винила Сильвию во всех бедах Филиппа.

Миссис Фиар думала, что после смерти этой женщины жизнь наладится, но на деле все пошло только хуже.

Этажом выше спальни хозяйки Доркас разделась и легла на кровать. Она была совершенно голой. Пот тек ручьями. Ее комната располагалась под самой крышей, и, казалось, здесь скопился весь жар дня.

Доркас прочла «Отче наш» как полагается, а потом еще раз, задом наперед, просто на всякий случай. В левой руке она сжимала головку чеснока. Цыганка на рынке сказала, что это верное средство от привидений.

В феврале они положили Табиту Скиннер на соседнюю кровать и накрыли с головой одеялом. Доркас провела бессонную ночь подле мертвой девушки. Всем известно, что душа бродит поблизости от своего земного вместилища, пока тело не предадут христианскому погребению. А в таких случаях, как с Табитой, когда обстоятельства смерти оказались греховными, душа может задержаться в том месте, где лежало ее тело, намного дольше.

И теперь Доркас порой снилось, что девушка сбрасывает одеяло, садится на кровати и говорит с ней. Иногда Скиннер говорила с Доркас наяву. Но та никак не могла разобрать ее слова. Однажды ей приснился кошмар, в котором Табита встала и забралась к ней в постель. Девушка с криком проснулась, и миссис Фиар поднялась по лестнице и высекла ее.

Доркас молилась, но это не помогало. Воспоминание о Скиннер, живой и мертвой, висело в воздухе подобно дурному запаху, равно как и жуткая жара. Доркас лежала, опустив правую руку между ног, и гадала, что именно они сделали с Табитой.

— Таб? — прошептала она в темноту. — Таб? Пожалуйста, уходи, будь душкой.

Малгрейв, живший неподалеку от Ламборн-хауса в домике, задворки которого выходили на крепостной ров, дремал в кресле после позднего ужина. Большую часть вечера он провел за подсчетами своих капиталов: дом, в котором он жил, несколько сотен фунтов в банке и примерно столько же в надежных ценных бумагах.

Он делал деньги на потакании прихотям богатых щенков, точно так же, как Том Говнарь делал деньги из дерьма. Работа утомительная, но прибыльная. На грани яви и сна у него возник план, как меньше работать и больше получать. В конце концов, у банкиров и юристов есть клерки, У торговцев — ученики, а у приходских священников — викарии. Чем джип хуже них?

В доме доктора Джермина в Барнуэлле Фрэнк Олдершоу лежал на спине в своей комнате. Он храпел. После утренней вспышки ярости Джермин приказал как следует напичкать его лауданумом. Каждый час привратник отпирал дверь и светил фонарем ему в лицо, чтобы убедиться, что он не сбежал и все еще дышит.