ИМ ХОчется этого всегда - Макс Нарышкин

— Ты вор, Гейфингер. Ты хотел меня уничтожить, — Лисин говорил спокойно, но в глазах его бушевало пламя. — И будь я действительно проклят, если ты не наберешь эту цифру…

Она никогда не думала, что подбор фотки для вручения мужчине по времени может быть похожим на розыск следов скифов в Закарпатье. Сразу после тюрьмы она направилась не к Боше, который ждал ее и нервничал, поглощая воду из сифона, а домой. Она вынула из комода все семь своих альбомов ровно в четыре часа, стрелки на часах приближались к одиннадцати вечера, а из полутысячи фотографий она не могла выбрать нужную. Снимки были разложены в комнате, она сидела на них и перебирала каждый, рассуждая таким образом, как бы его поместить на обложку «Вог».

Она подняла одну и подумала, не пошла ли по второму кругу.

На снимке была она, она сидела на песке Майами, и сидела так, что трусиков от купальника не было видно вовсе, а бюстгальтер лишь чуть-чуть. Это была замечательная фотография. Она смеялась на ней — в тот момент, когда ее парень нажимал на спуск «Никона», проходивший мимо араб вытирал своей обезьянке нос. Он подрабатывал на пляже фотографированием, и в тот момент, когда шел мимо Жени, обезьянка ела мороженое. Заметив это, араб вытер ей нос — ну, совсем как ребенку. И Женя расхохоталась.

Решив, что дарить находящемуся в одиночной камере мужчине фотографию, хотя бы и свою любимую, но такую, где она обнажена, бессердечно, Женя отложила ее в сторону.

Не подошла и та, где она сидит за своим рабочим столом. Вряд ли Лисину будет приятно видеть в ней конторскую служащую. Он не потому просил ее снимок, что страдает ностальгией по офису.

Вспомнив, что все телефоны отключены, она заметила, что уже ночь, чертыхнулась и побежала в коридор. Схватила вилку со шнуром, вставила ее в гнездо, и тотчас в комнате запиликала трубка.

— Черт возьми, Женя! — кричал Боше. — Ты что, медитируешь?! Ты куда пропала?!

— Прости, я засиделась над материалом.

Боше тотчас поутих. Он любил людей, занимающихся работой дома.

— Получается что-то интересное?

— Надеюсь на то. А сейчас, если можно, не мог бы ты положить трубку? Я как раз занимаюсь сведением концов друг с другом.

— Надеюсь, это означает именно то, что ты работаешь с материалом Лисина.

— Никакая твоя пошлость не помешает моей работе.

— Завтра после интервью будь на работе. Я хочу видеть то, что ты там свела.

Попрощавшись, она бросила трубку на кровать.

Итак, какая?

Она решила больше не упрямствовать. Вытянув из кипы ту, где она была в коротком красном платье, без улыбки, такая как есть, она положила фото в сумочку и легла на кровать.

Следующим утром в одиннадцать часов и пять минут к ней привели Лисина.

— Я добавлю эти пять минут времени нахождения здесь, — зловеще пообещала она, обращаясь к надзирателю.

Тот не ответил, просто вышел.

— Я принесла, что вы просили, — и, щелкнув замочком, она выложила фото на стол.

Он долго смотрел на него, не касаясь, и она не могла понять, о чем он думает. Этот человек был непроницаем для взгляда, как свинцовая пластина для рентгеновского луча. Пора бы было начать разговаривать, но ей не хотелось его торопить. Ей нравилось, что он молчит и, не отрывая глаз от глянца, смотрит на ее лицо.

Но вдруг он сам отодвинул карточку в сторону и голосом, как будто не было ни снимка, ни самой Жени рядом, заговорил:

— Моховая. Дом, который назвал Гейфингер…

…Моховая. Дом, который назвал Гейфингер. На первом этаже этой старой, сталинской постройки виднеется небольшое крылечко. Скорее, не крылечко даже, а приступок, обозначающий крыльцо. Поручни длиной в метр, подчеркивающие особый статус этого крыльца, а вокруг тонированные окна, их два. Та часть фасада, что принадлежит офису Гейфингера, отделана сайдингом. Рядом с дверью неброская табличка с золотыми буквами: «Детективное агентство ГОЛДФИНГЕР». Я понимаю Рональда.

Поднявшись на крыльцо (сделав один шаг наверх), я увидел кнопку звонка и нажал. Звонок был мне хорошо слышен, а вот реакции на него мне услышать не пришлось. Я нажал еще раз. Ответом снова была тишина.

Смылся мерзавец , подумал я и взялся за ручку двери. Нажал ее вниз, и дверь распахнулась. Не понимаю, зачем крепить рядом с дверью звонок, если дверь открыта.

Потянув дверь на себя, я шагнул в прихожую и закрыл за собой створку.

Клацанье за моей спиной было достаточно громким для того, чтобы вернуть меня в сознание после шока.

Шок наступил сразу, едва я оказался в прихожей.

Нет, никакая это была не прихожая. И кабинет за дверью был вовсе не кабинетом. Просто однокомнатную полногабаритную переделали под офис, и получилось так, что прихожей, то есть приемной, стала кухня, а комната — офисом детектива Гейфингера. За его «офисом» был еще коридор, если я правильно представляю себе планировку сталинских квартир, и там, скорее всего, стоял диван, на котором от трудов праведных и не совсем отдыхал мистер Гейфингер, не исключено, что вместе со своей любопытной секретаршей. Для входа прорубили стену дома, замуровав настоящий вход в подъезде.

Секретарша, та самая, наверное, что каких-то шестьдесят минут назад выслушивала мои неучтивости по телефону, сидела в своем кресле. В левой руке она сжимала трубку, а на табло традиционного плоского «Панасоника» белого цвета чернела цифра «0». Глядя на нее, нельзя было с уверенностью говорить о том, что следующей и последней цифрой должна была быть двойка. Я бы на ее месте первым делом спешил набрать тройку.

Чтобы она не кричала, кто-то вонзил ей нож в правое легкое. И когда крик сорвался, он ударил девочку в шею. Рана была так глубока, что все вокруг секретарши — стена за ее спиной, стол, «Панасоник», репродукция картины Ярошенко «Курсистка» слева от стола, — все было залито кровью. Я так думаю, что одним ударом кто-то располосовал ей и сонную артерию, и яремную вену. После того, как первый алый гейзер затих, кровь стала сливаться под стул, там собираться в озеро и расплываться по всей прихожей. И теперь я смотрю в это озеро, но не вижу своего отражения, потому что озеро подернулось пленкой и помертвело.

Странно, но в этот момент я стал думать не о том, чтобы добрать правильную цифру на телефоне, и не о Гейфингере, в кабинет которого меня ноги вообще не несли. Я думал о курсистке, шагающей сквозь промозглый мрак улицы с подозрением в глазах. Темная улица, ни зги не видно, и в свете единственного фонаря выписан быстрый шаг девушки в темных одеждах, шагающей по тротуару с какой-то книжкой в руках и плохо скрытой ревизией во взгляде. Мне подумалось в этот момент, что секретарша за столом — не просто волнистый попугайчик, отвечающий привычными ответами на привычные вопросы. Мне кажется теперь, что в работе Гейфингера эта девочка принимала самое активное участие. За кем-то пройтись, кого-то дождаться, кому-то подсуропить…