Отворите мне темницу - Анастасия Туманова

– Аннет, да перестаньте же, наконец, что за чушь вы несёте!!!

Наступила мёртвая тишина. Растерянные девушки в упор уставились друг на друга. Затем Варя ахнула, Аннет пискнула, – и обе закатились вдруг громким, весёлым, непритворным смехом.

– Браво! Браво, Варенька, брависсимо! Наконец-то!

– Да ну вас, ей-богу, бары… Аннет! Вы и мёртвого доведёте!

– Зато наконец-то без всяких «барышня» и «Анна Станиславовна»! – буйно хохотала Аннет, откинувшись на кровать. – Добилась я своего!

– Да ведь как ураган налетели! Напугали до смерти! Я уж подумала, что, не дай бог, заболел или помер кто! И слова вставить не даёте! – Варя тоже смеялась, но возле губ уже появилась знакомая Аннет горькая морщинка. – Ведь вовсе не то вы говорите… Это я должна у вас прощенья просить, что на письма ваши плохо отвечала. Неужели вы думаете, что я сама не понимала и не чувствовала, что – не то?.. – она вдруг умолкла на полуслове и, уронив руки на колени, отвернулась к окну. Аннет молча, внимательно смотрела на неё.

– Кажется… кажется, я понимаю. – тихо произнесла она. – Вот сейчас понимаю, Варенька. Это из-за Серёжи?

Варя не ответила, но её пальцы крепко, до белизны в суставах сжали складку платья.

– Да, я, верно, не имела права. – Аннет осторожно дотронулась до руки подруги. – Это было бестактно и грубо с моей стороны. Я не должна была… И если бы Серёжа узнал, он бы меня, верно, убил, но… Варя, он же мой брат! Я не могла видеть, как он мучается! Он ведь не мог даже поехать к тебе, – хотя рвался все эти годы! Не мог из-за нас, из-за маменьки… Он оставался старшим мужчиной в семье, а в губернии тогда творилось такое… Да ты и сама всё знаешь. Ведь ты же и его письмо получила тоже? Правда?

Варя молча кивнула, не поднимая взгляда.

– И ведь маменька…Она говорила мне, что я не должна, что мы ничего не знаем… Ничего не знаем о том, что случилось между вами тогда, зимой, – помнишь?.. Но… Варенька, я ведь Серёжу знаю всю жизнь! Да, он несдержан, вспыльчив, он может наговорить и наделать глупостей… но он же первый всегда и жалеет об этом! Что делать, характер нам от рожденья даётся и его, видимо, не переломить. Маменьке – и то не удалось! Она всё время говорит, что все годы её воспитания оказались бессильны! Я могла лишь догадываться, что он обидел тебя… Обидел слишком больно, чтобы это можно было исправить… это так? Варенька?

– Аннет, пожалуйста… Давайте не будем… не будем об этом сейчас.

– Я теперь понимаю, что была неправа. Что я не могла просить тебя за Серёжу в каждом своём письме, не зная даже, в чём он виноват перед тобой! Обиды иногда бывают такие, что… что нельзя и не должно их прощать! И ты за эти годы могла повстречать другого, более достойного человека, который… Варя, я была просто глупа со своими уговорами и увещеваниями! Хотела, чтобы брат не страдал, – а из головы вон, что ты, возможно, мучаешься не меньше! С этими своими добродетельными письмами я была как провициальная тётушка, которая всех хочет помирить, дабы её батюшка на проповеди за доброту христианскую похвалил! Поверь, я не вернусь больше к этому разговору! Но скажи мне одно: твои письма ко мне были холодны из-за этого?

Варя порывисто повернулась к подруге. Её глаза казались огромными от стоящих в них слёз. Медленно, сбиваясь на каждом слове, она заговорила:

– Аннет… поверьте, что… Вы правы. Я… я просто не знала, что вам написать. Я хотела по-другому… Начинала несколько раз, но… Я же не могла сделать вид, что вовсе не видела этих ваших строчек о… о Сергее Станиславовиче! Что я не читала их! Было бы глупо, невежливо… А говорить с вами о нём я просто не могла! Не могла, и всё тут! Ни с вами, ни с кем-то ещё! Я… ну что я могла вам написать в ответ, если у вас половина каждого письма была – о нём?!

– Варя, Варя, милая, не оправдывайся не в чём! – вскричала Аннет, вскакивая. – Просто прости меня и забудь обо всём! Мы начнём дружить снова, сначала, с чистого листа! Ты дорога, ты нужна мне! Ты не знаешь, как я скучала все эти годы без тебя! У меня никогда не было такой подруги! И… и говори мне «ты», наконец! Мы знакомы с детства, сколько можно, я ничем не лучше тебя!!!

Варя, наконец, не выдержала и разрыдалась. Аннет немедленно расплакалась тоже, и девушки бросились друг дружке в объятия.

Через час княжна Тоневицкая уехала, заручившись обещанием Вари как можно скорей увидеться снова. Проводив подругу до извозчика на углу и клятвенно пообещав быть у Тоневицких на этой же неделе («Маменька будет ужасно рада, она всё время спрашивает о тебе!»), Варя вернулась в дом и долго сидела у окна, сжав голову руками. Мысли, разбуженные нежданным визитом, бились как в запертую дверь, – мучительно, безостановочно. И все – о нём, о нём, о нём…

Тот день, когда на стол её мастерской в Риме легло толстое письмо из России с надписанным знакомой рукой адресом, Варя до сих пор вспоминала с острой болью под сердцем. Она ещё не вскрыла конверта, сургучная печать ещё не подалась под дрожащими, бессильными от волнения пальцами, – а Варя уже чувствовала, знала наперёд каждую строчку в этом письме. Ведь всё так же обрывалось сердце, стоило вызвать в памяти загорелое лицо с резкими и твёрдыми чертами, синие насмешливые глаза, волну густых пепельных волос над высоким лбом… Смешно – отчего и он сам, и Аннет так уверены в том, что она не простила его? Простила давным-давно. Чуть не в тот же день, когда случилась их последняя встреча – такая короткая и такая горькая… Ведь и обидеться всерьёз нельзя было на такую глупость! Варя только грустно улыбнулась, вспомнив то морозное утро, когда она с мокрой тряпкой в руках отмывала комнаты богатого купеческого дома, в котором накануне состоялась её первая выставка. Квартиру эту – богатую, просторную, хорошо обставленную, – нашли Варины друзья, и выставка прошла как нельзя лучше. Но на другое утро пришёл Сергей, с которым Варя не виделась несколько лет. И, обнаружив её среди роскошной обстановки охотнорядского рококо, сделал самый чудовищный вывод, какой только можно было вообразить! До сих пор у Вари стоял в ушах его холодный, чужой голос:

«Так ты живёшь теперь здесь? Сколько стоит такая квартира? Кто же твой покровитель?»

Если бы она могла тогда отвечать!.. Не оправдываться, нет, – но хотя бы рассердиться, хотя бы заплакать! Но обвинение было столь нежданно, несправедливо и нелепо, что Варя не сумела вымолвить ни слова в свою защиту. Так и стояла, глотая слёзы, с грязной тряпкой в руках, слушая быстро удаляющиеся шаги на лестнице. Сергей ушёл, даже не оглянувшись на неё, – такой же, как всегда, несдержанный, вспыльчивый, готовый поспешно судить… Таким Варя его и любила. И знала, что он никогда не изменится. И несколько дней мучилась тем, что не смогла побежать следом, остановить, объяснить, упрекнуть в несправедливости… Не побежала, не удержала. И несколько дней спустя, когда горечь в сердце немного улеглась, Варя даже смогла убедить себя в том, что по-другому и быть не могло.

«Ну что ты, дура, мучаешься?» – уговаривала она саму себя, глотая слёзы. – «Ну а коли бы не осерчал он? Коли бы по-доброму встретились? Коли бы женился он на тебе? Хороша бы ты была княгиня, нечего сказать… Ни встать, ни повернуться – только мужу позор. Он тебя и в люди никогда не вывез бы, и к себе никого бы пригласить не смог. Сама ведь всё понимаешь, Варька… ещё когда с тятенькой про это толковали! Из-за этого и из Бобовин в Москву убежали… а Серёжа всё равно тебя нашёл! Нашёл, ирод… чтоб гадостей наговорить да дверью хлопнуть! Ну, так, может, и слава богу! Уж лучше сейчас, чем если б ты с ним год-другой прожила, надоела ему до смерти да сама с тоски в реку бросилась! Что Господь ни делает – всё к лучшему!»