Маэстра. Книга 3. Ультима - Л. Хилтон

– Боюсь, его нельзя беспокоить.

– Просто передайте ему, кто звонит.

Возбуждение было низкопробное, но все-таки я ощутила его, услышав голос Руперта. После всех необходимых взаимных реверансов мы договорились, что я как можно скорее доставлю картину к ним и передам в аукционный дом на хранение до тех пор, пока они не проведут экспертизу.

– Приглашение принято, танцуем! – заорала я да Сильве, бегом спускаясь по лестнице.

– Чего???

– Того! Он хочет посмотреть картину! Давай звони Разнатовичу или пошли ему почтового голубя, или каким еще безумным способом вы с ним там общаетесь, и скажи, чтобы он убирал паяльники подальше! А еще нам надо два билета бизнес-класса в Лондон!

– Нам?

– Мне и картине, идиот!

По красивому лицу итальянца промелькнуло едва заметное разочарование, тут же уступившее место противной гримасе детской обиды.

– Ты, наверное, в восторге. Сможешь снова поиграть в арт-дилера. Значит, нужен паспорт? Который? На имя Тирлинк?

– Конечно.

Он вышел из комнаты, вернулся через минуту и мрачно вручил мне драгоценный коричневый конверт.

Он что, правда обиделся, что не поедет со мной?

– Спасибо, – весело отозвалась я, не обращая внимания на его кислую рожу. – Слушай, мне нужно отправить отчет о состоянии картины до вылета, а тебе надо поставить в известность авиакомпанию. Нам нужны места в начале салона и разрешение пройти с картиной на автопогрузчике. Ребята Ли уже сделали нам трансраму.

– Трансраму?

– Раму для перевозок. Удерживает картину под нужным углом во время полета. Нужна мягкая упаковка, жесткая упаковка и контейнер, об этом тоже надо договориться со службой безопасности аэропорта. Все должно выглядеть суперофициально. Если мы будем обращаться с ней как с бесценным шедевром, то и «Британские картины» станут относиться к ней так же. Паспорт я тогда оставлю себе. Отвезешь меня в мастерскую?

– Я что, твой личный шофер?

– Ну вроде того.

Во дворе, как всегда, маячил Вонючка. Завидев да Сильву, он протянул ему бумажный пакет:

– San Giuseppe. Ho portato left zeppole.

– Сегодня день святого Иосифа. Он принес пирожные, – перевел да Сильва, потому что я до сих пор почти не понимала диалекта, на котором говорил наш друг.

– Это надо отметить!

– День святого Иосифа?!

– Да нет же, идиот! Картину! Давай купим шампанского, ужин приготовим! Надо позвать Ли!

– Ли? Il cinese?

– Слушай, такой неприкрытый расизм – это уже совсем отвратительно! Да, китайца, который, вполне возможно, спасет тебе шкуру! Вообще-то, надо купить ему подарок!

Через час мы с Ли стояли перед «Девушкой с веером II». Сначала я прикрыла глаза, а потом снова открыла, пытаясь взглянуть на картину так, будто вижу ее впервые в жизни. Позу Ли скопировал с той версии, которую мы смотрели в Эссене, но изменил положение головы так, что оно немного напоминало направленный вверх, более опытный взгляд натурщиц, позировавших для картины «И золото их тел». Наша натурщица была обнажена по пояс, сари было сияющего алого цвета на серо-фиолетовом фоне, постепенно переходящем в мадженту и темно-зеленый ближе к границам работы. Кожа и волосы чуть темнее, чем у девушки на картине из Эссена, а вместо круглой эмблемы триколора веер из белых перьев украшала свернувшаяся серебристая змея. На протяжении всего творческого пути Гоген работал с библейскими мотивами – даже его таитянок можно считать экзотическими Евами или Мадоннами. Вместо резного кресла она сидела на деревянном табурете с черно-белой мозаикой, а вместо голубого участка, который на картине в Эссене намекал на фрагмент неба, у нас был перламутровый асфодель, чьи лепестки едва заметно отливали розовым. Еще один символ – цветы с лугов Гадеса. Вот этой суггестивной деталью я очень гордилась. На самом деле Гоген никогда не интересовался реализмом. Людишки вроде Маккензи Пратт, считающие себя самыми умными, обожают говорить о том, как «неточно» он изображал Полинезию, но на самом деле они вообще ничего не понимают в том, что хотел сказать художник. Все объекты, которые рисовал Гоген, деформируются и видоизменяются под взглядом субъекта, отсюда и несколько неуместный цветок, который на самом деле более чем уместен для человека, который презирал необходимость воспроизводить природу такой, как она есть, поскольку это ограничивало его видение. По крайней мере, я надеялась, что в каталоге аукционного дома «Британские картины» будет написано именно так.

Мы долго смотрели на картину, погружаясь в игру красок и сливаясь в единое целое с доской.

– Ты доволен? – спросила я наконец у Ли.

– Мне кажется, она мое самое прекрасное создание, – коротко ответил он, а больше и добавить было нечего, потому что я была с ним совершенно согласна.

Ничего лучше «Моэт» в супермаркете Сидерно не нашлось, но Вонючка был вполне доволен. Странная у нас компания собралась за ужином в тот вечер, но после трех бутылок того, что Вонючка называл «monsciando», всем стало довольно весело, и наш мрачный друг даже оставил на улице свой автомат. Ли пришел в темном костюме, белой рубашке, потрясающе завязанном галстуке и с букетом чудесных нарциссов, которые незамедлительно вручил мне. Я подарила ему билет в Амстердам и обратно, который днем купила в турфирме. Ему уже давно пора побывать в Рейксмузеуме. Да Сильва скептически поднял бровь, услышав о моей затее, но я заверила его, что Ли вернется.

– Может, мы даже продолжим работать вместе, если это дело выгорит! Я совершенно не против переместить галерею сюда. Ли просто потрясающий! – взахлеб болтала я, и тут да Сильва как-то странно на меня посмотрел. – Ну, я имею в виду потом. Когда ты вернешься в Рим.

– Да, конечно. Почему бы и нет. Отличная идея, – хмуро заметил Ромеро и за ужином был подчеркнуто вежлив с китайцем.

Мы ели пасту с нутом и zeppole, морщинистые, жаренные в масле пончики с сахарной пудрой – традиционное блюдо на день святого Иосифа, хотя чего тут праздновать – мне лично было не очень понятно. Вонючка особо ничего не говорил, просто повторял местное название шампанского каждый раз, когда поднимал бокал, но это, в общем-то, только упрощало беседу. Говорили мы в основном о еде – излюбленная тема для светских бесед в Италии, но все же я узнала кое-что новое про Ли. Оказывается, он жил в Италии уже тридцать лет, но если не считать нашей поездки в Эссен, за пределами страны никогда не бывал, хотя Италию всю изъездил вдоль и поперек, посмотрев все собрания живописи, какие только смог. Поздно вечером Ли уехал к себе, Вонючка вернулся на свой пост во дворе, да Сильва открыл бутылку «Бароло», и мы с ним закурили прямо на кухне.

– Спасибо! Терпеть не могу «Моэт».

– Какой снобизм!

– И вовсе не снобизм! Я просто люблю все хорошее и качественное!

– Да, я заметил по твоей квартире в Венеции. Очень… элегантно.