Фома Гордеев - Максим Горький
Шрифт:
Интервал:
— Вот всё говорят — деньги? — сказал Фома с неудовольствием.— А какая от них радость человеку?
— Мм... — промычал Щуров. — Плохой из тебя купец будет, колиты силы денег не понимаешь...
— Кто ее понимает? — спросил Фома.
— Я! — уверенно сказал Щуров. — И всякий умный человек...Яшка понимает... Деньги? Это, парень, много! Ты разложи их пред собой и подумай— что они содержат в себе? Тогда поймешь, что всё это — сила человеческая, всёэто-ум людской... Тысячи людей в деньги твои жизнь вложили. А ты можешь все их,деньги-то, в печь бросить и смотри, как они гореть будут... И будешь ты в тупору владыкой себя считать...
— Этого не делают...
— Оттого, что у дураков денег не бывает... Деньги пускают вдело... около дела народ кормится... а ты надо всем тем народом — хозяин... Богчеловека зачем создал? А чтобы человек ему молился... Он один был, и было емуодному-то скучно... ну, захотелось власти... А как человек создан по образу,сказано, и по подобию его, то человек власти хочет... А что, кроме денег,власть дает?.. Так-то... Ну, а ты — деньги принес мне?
— Нет... — ответил Фома. От речей старика в голове у негобыло тяжело и мутно, и он был доволен, что разговор перешел наконец на деловуюпочву.
— Это напрасно! — сказал Щуров, строго нахмурив брови. —Срок прошел — надо платить...
— Получите завтра половину...
— Зачем половину? Все давай!
— Уж очень нам теперь нужны деньги-то...
— А их нет? Однако и мне нужны...
— Подождите!
— Э, брат, ждать не буду! Ты не отец... ваш брат, молокосос,народ ненадежный... в месяц можешь ты всё дело спутать... а я от того убытокпонесу... Ты мне завтpa все подай, а то векселя протестую... У меня это живо!
Фома смотрел на Щурова и удивлялся. Это был совсем не тотстарик, что недавно еще говорил словами прозорливца речи о дьяволе... И лицо иглаза у него тогда другие были, — а теперь он смотрел жестко, безжалостно, и нащеках, около ноздрей, жадно вздрагивали какие-то жилки. Фома видел, что, еслине заплатить ему в срок, — он действительно тотчас же опорочит фирму протестомвекселей...
— Что, видно, плохи дела-то? — усмехнулся Щуров. — Ну,говори начисто где отцовы деньги рассыпал?
Фоме захотелось испытать старика.
— Дела не очень веселые... — сказал он, хмурясь, — поставокнет... задатков не получили... ну, и трудновато.
— Та-ак!.. Пособить, что ли?
— Сделайте милость... отсрочьте платежи-то, — попросил Фома,скромно опустив глаза.
— Мм... али из дружбы к отцу пособить? Пожалуй, пособлю...
— А на сколько времени отсрочите? — осведомился Фома.
— На полгода...
— Покорно благодарю...
— Не на чем... Одиннадцать тысяч шестьсот за тобой... Ты вотчто: перепиши мне векселя на пятнадцать, уплати проценты с этой суммы вперед...а в обеспечение я с тебя закладную на две твои баржи возьму...
Фома встал со стула и, усмехаясь, проговорил:
— Завтра пришлите векселя... я их вам оплачу полностью...
Щуров тоже грузно поднялся со стула и, не спуская глаз поднасмешливым взглядом Фомы, спокойно почесывая грудь, сказал:
— И так хорошо...
— Спасибо... за ласку!
— Не даешься ты... а то я бы тебя приласкал! — ленивопроговорил старик, оскаливая зубы.
— Н-да! попадешь вам в руки...
— Тепло будет...
— Нагреете, что говорить...
— Ну, однако, паренек, будет! — сурово сказал Щуров. — Хотьты и думаешь про себя, что неглуп... только рано это... Сыграл вничью, да уж ихвастаться стал!.. А ты у меня выиграй... тогда и пляши от радости...Прощай-ка... Да денежки завтра припаси...
— Не беспокойтесь... Прощайте!
— С богом!
Выйдя за дверь номера, Фома услыхал, как старик зевнулпротяжно и громко, а потом запел сиповатым басом:
— «Ми-ило-осердия двери отверзи нам... благословеннаябогородице...»
Фома унес с собой от старика двойственное чувство: Щуров инравился ему и в то же время был противен.
Он вспоминал речи старика о грехе, думал о силе веры его вмилосердие бога, и — старик возбуждал в нем чувство, близкое к уважению.
«И этот тоже про жизнь говорит... и вот — грехи свои знает,а не плачется, не жалуется... Согрешил — подержу ответ... А та?.,» — Онвспомнил о Медынской, и сердце его сжалось тоской. «А та — кается... не поймешьу ней — нарочно она или в самом деле у нее сердце болит...»
Фоме казалось, что он завидует Ананию, и парень поспешилнапомнить себе попытки Щурова обобрать его. Это вызывало в нем отвращение кстарику, он не мог примирить своих чувств и, недоумевая, усмехался.
— Н-ну, был я у Щурова!.. — сказал он, придя к Маякину иусаживаясь за стол.
Маякин в засаленном халатике и со счетами в рукахнетерпеливо заерзал в своем кожаном кресле и оживленно заговорил:
— Наливай ему чаю, Любава! Рассказывай, Фома... Мне к девятив думу надо, рассказывай скорей.
Фома, посмеиваясь, рассказал о том, как Щуров предложил емупереписать векселя.
— Э-эх! — с сожалением, тряхнув головой, воскликнул ЯковТарасович. — Всю обедню испортил ты, брат, мне! Разве можно так прямо вестидела с человеком? Тьфу! Дернула меня нелегкая послать тебя! Мне самому быпойти... Я бы его вокруг пальца обернул!
— Ну, едва ли! Он говорит: «Я дуб...»
— Дуб? А я — пила... Дуб-дерево хорошее, да плоды его толькосвиньям годны... И выходит, что дуб — глуп...
— Да ведь всё равно платить надо...
— С этим не торопятся... умные люди! А ты — готов бегомбежать, чтобы деньги отдать... купец!
Яков Тарасович был решительно недоволен крестником. Онморщился и сердито приказывал дочери, молча разливавшей чай.
— Сахар подвинь мне, видишь — не достану... Лицо Любови былобледно, глаза мутны, и руки у нее двигались вяло, неловко... Фома посмотрел нанее и подумал:
«Смирная какая при отце-то...»
— О чем он говорил с тобой? — спросил его Маякин.
— Насчет грехов...
— Ну конечно! Всякому человеку свое дело дорого... а он —фабрикант грехов... Давно о нем и на каторге и в аду плачут-тоскуют, ждут — недождутся...
— Увесисто говорит он, — задумчиво сказал Фома, помешиваячай в стакане.
— Меня ругал? — осведомился Маякин, ехидно искривив лицо.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!