Слово говорящего - Олег Котенко

Что для него этот ребенок? Ровным счетом ничего. Пустое место. Кагэро боялся другого. С появлением Амако он стал чувствовать себя по-другому: более сильным, более уверенным. Мелькнул было огонек во тьме, но его тут же затмил другой, гораздо более яркий. Кагэро наконец-то поверил в то, что может что-то сделать.

Что-то похожее на то, о чем говорил в самом начале Мудзюру.

И теперь он боялся, что все станет по-старому, что все вернется на свои места. Он понял, что Мудзюру заставляет его рыть ямы до сих пор.

— Сколько лет жизни ты отдал, чтобы не дать мне умереть тогда, в деревне? — спросил Кагэро.

— Не надейся заговорить мне зубы.

— Мне нужно знать! С чего все началось?

Мудзюру пожевал губами. Полоса тумана на секунду расползлась в стороны, но тут же снова натянулась струной. Амако тихо застонала во сне. «Не убивай!» — в ужасе прошептал Кагэро.

— Началось все с Дакуана и Камари, — неуверенно сказал Мудзюру. — Это не была любовь. Настоящая любовь может разгореться только сама, человек или Говорящий над ней не властен. Но можно вызвать кое-что другое. Я просто связал их души вместе. Это отчасти объясняет смерть девушки. Потом я взялся за тебя.

Мудзюру замолчал, достал из кармана трубку и набил темной травой — Кагэро не разглядел, что это такое. Да и трубку он видел раньше всего раз или два. Мудзюру сунул мундштук в рот, поднес уголек, затянулся. Медленно выпустил струю молочно-белого дыма. Кагэро даже удивился. Дым был таким странным… Кажется, даже голубые искорки играли в нем.

— Кагэро, я постоянно был рядом с тобой. В разных обличьях, но был. Я готовил тебя.

— Зачем?

Мудзюру с размаху ударил себя по колену.

— Нет, что-то с тобой не так! Ну почему ты сопротивляешься?

— Наверное, потому что не хочу быть чудовищем. Тебе, похоже, это нравится, а я не хочу.

— Нужно быть зверем, чтобы выжить среди людей. Посмотри на эти постоянные войны, люди рвут друг другу глотки непонятно за что. Мы не выше этого, мы вне этого, живем собственной жизнью. У нас свои законы. Мы не убиваем друг друга.

— Значит, я буду первым.

…Амако. Кагэро разрывался на части. Откуда взялась эта внезапная привязанность к незнакомой девочке без судьбы? Почему он так боится за нее? Каким-то образом она стала щитом и мечом для него.

— Кагэро, нельзя убить Говорящего, — медленно проговорил Мудзюру.

— Почему?

— Потому что нельзя. Смерть за смерть. Жизнь Говорящего очень высоко ценится… — Он запнулся. — Мы не принадлежим этому миру. В нашем мире все находится в четком равновесии. Впрочем, все во Вселенной связано. Чтобы смог родится Говорящий, должны умереть сотни людей.

— Это значит, что со смертью Говорящего, эти же сотни смогут родиться?

— Нет, это значит, что Говорящий, который убил Говорящего, должен расплатиться и за его смерть, и за смерти всех этих людей.

Глаза Мудзюру напоминали два изумрудных уголька. И Кагэро понял, что он боится.

— Ты врешь! — сказал он с торжеством в голосе. Мудзюру пожал плечами.

— Проверь.

Кагэро решительно двинулся вперед. И отчетливо услышал, как зазвенела струна. Да, туман превратился в тонкую струну, один ее конец держал Мудзюру, а другой петлей охватывал тонкую шею Амако. Она сдавленно захрипела и проснулась.

Вскрик. Короткий, но вместивший в себя целое море страха. Амако схватилась руками за струну и тут же раскинула руки в стороны — с порезанных ладоней капала кровь.

— Не делай этого, — сказал Мудзюру. — Тебе же хуже будет.

В лицо Кагэро дохнуло холодом. Он зажмурился, но холод все равно добрался до глаз, и хлынули слезы. Впрочем, это ему бы уже не помешало. Кагэро знал, что надо делать и что он сделает.

Полыхнул яркий свет, который отогнал холод. Мудзюру засмеялся:

— О, мститель с сияющим мечом! Как романтично! Неужели ты хочешь произвести впечатление на эту девчонку? Кагэро, она не подходит тебе по возрасту.

Кагэро размахнулся, тяжело опустил меч на струну. Та лишь зазвенела. Говорящий покачал головой.

— Не так-то просто это оказалось, да? — Он издевался как мог. — Вроде, все на месте: в сердце — благородная ярость, в руке — меч из чистого света. Но не все так легко!

Еще раз, еще — скорбно звенит струна, страшно кричит Амако, льется кровь…

— Так не должно было случиться, — в растерянности говорит Кагэро и опускает меч. Но что-то заставляет его снова поднять оружие и…

Струна лопнула.

Мудзюру раскинул руки в стороны, упал на землю. Меч почернел и рассыпался.

Неожиданно быстро взошло солнце.

Кагэро сел на землю рядом с мертвым. Бледное тело с дряблой старческой кожей… Разве это похоже на Говорящего? Смотреть на мертвое тело было противно до тошноты, и Кагэро встал, хотя от усталости подкашивались ноги.

Он пошел на восток.

— Солнце, помоги мне…

Когда все в Поднебесной узнают, что прекрасное является прекрасным, появляется и безобразное. Когда все узнают, что доброе является добром, возникает и зло. Поэтому бытие и небытие порождают друг друга, трудное и легкое создают друг друга, длинное и короткое взаимно соотносятся, высокое и низкое взаимно определяются…

Лао Цзы

— Страны Туманов не существует. Вообще. Если бы она когда-то существовала, мы бы слышали мифы о ней. Ты слышал когда-нибудь миф о Стране Туманов, друг Кагэро?

Кагэро пожал плечами.

Слишком много прошло времени, чтобы верить или не верить. Слишком много и для того, чтобы рассуждать… Так много, что осталась только цель. Кагэро посмотрел в окно. Там, над вершинами гор, колыхались облака. Он никогда раньше не видел таких облаков и когда увидел впервые, то очень удивился. Даже испугался. Облака или плывут по небу, или заслоняют его сплошной стеной. А это… Эту живую, постоянно движущуюся массу никак нельзя было назвать облаками.

— Странный ты, Кагэро-кун, — сказал Бэнисато и лукаво глянул сквозь растопыренные пальцы. — Почему молчишь все время?

Кагэро перевел взгляд на навязчивого, но доброго и надежного товарища.

— Затем, что слово — враг мысли.

— А какой был бы смысл в мыслях, если бы люди не умели их передавать друг другу? — все тем же ехидным тоном спросил Бэнисато. — Вот ты сейчас сказал умную вещь. А не умел бы говорить — так и не узнал бы я о вреде слов. Замкнутый круг.

Кагэро развел руками.

— Мудрость стремится к вечности, вечность к бесконечности, а круг — разве это не бесконечность?