Алтарь Святовита - Алексей Борисов

– Через два дня после Купалы[35] к отцу хлыщ какой-то приехал, вроде наемное войско собирал. Тогда они и договорились обо всем. Мне сказали ― я пошел.

Третий рыцарь был тот самый языкатый, который и разговаривал со Свиртилом у перевернутой повозки. От своих друзей он отличался более осмысленным взглядом на жизнь и здравым прагматизмом. Отец послал его посмотреть на наемное войско и доложить, есть ли смысл ввязываться в предложенную венецианцем авантюру.

– Слишком уж хитро в этом деле накручено, ― рассуждал он. ― Балты за топоры взялись, в дружины собираются, крестоносцев режут, а тут эти италийцы. Мол, зачем землю свою освобождать? Прибытка от этого не будет. Вот вам серебро, идите других бить.

– Что ж, ― Свиртил плеснул в чашу вино из трофейного бочонка, ― мне все ясно. А что вы дальше собрались делать?

– Как что? Если в этих возках камни, значит, есть другие возки, в которых серебро. Я так понял, ты их искать будешь, вот мы и сгодимся. Войско большое нанять ― много серебра потребует, и охрана там не как тут. За долю в добыче мы согласны.

Свиртил не стал разочаровывать прибившихся к нему воинов. Если уже в Гнезно вместо золота лежали булыжники, значит, сокровищ тут не будет. Вероятнее всего выглядела версия с подкупом балтийских князей. Кто-то переиграл Лексея, а возможно, и не только его. Теперь требовалось быстро покинуть эти земли, пока по следу меркурьевцев не послали настоящее войско. Конница литвинов могла успешно противостоять отряду, превышающему в два раза их численность, и имела равные шансы, если врагов было бы полторы сотни. Но все это при одном условии ― ровное поле для битвы. Впрочем, было еще кое-что. Любое столкновение могло привести к потерям, и лозунг: дерусь, потому что дерусь, ― для Свиртила был неприемлем. Слишком хорошо он понимал, сколь затратно и хлопотно выходит подготовить одного ратника.

В Изменке отряд Свиртила оказался после полудня. Расположив телеги у берега, первыми на плот забрались рыцари Витовта. Началась переправа. Паромщики перевозили за раз трех коней и столько же людей. Когда на противоположный берег ступил последний меркурьевец, обоз, ждущий своей очереди в Изменке, подвергся нападению. Литвины все видели своими глазами, но сделать ничего не могли. Часть отряда была обречена. Бой продлился минут десять. Жмудины бились храбро, даже сумели дать возможность пятерым безоружным пруссам уйти по воде, вплавь, но возничие предпочли умереть, вооружившись кирками и лопатами.

Нападение вышло внезапным. Пятеро крутившихся у перевернутых рыбацких лодок эстов вдруг подняли припрятанные луки и практически с сорока шагов выпустили по стреле. После этого они побежали в сторону домов, а им навстречу, скорым шагом, уже спешили саксонцы, за которыми ехал на лошади Рихтер в окружении своих приближенных. Остальные эсты шли вдоль песчаной косы с юга. Наступление было беспорядочным, но когда четверо на одного, даже слабо подготовленный воин чувствует силу.

– Свиртил! Отомсти за нас!

Мсти! Мсти! Мсти! Последние слова эхом пронеслись по водной глади озера. Паромщики стояли на плотах, опустив головы. О засаде они знали, но побоялись рассказать. Взятые в заложники их семьи, находились в такой же опасности, как и они. Свиртил все понял и повернул коня в сторону Пнева.

– Мы отомстим, но потом, когда никто не будет нас ждать. Клянусь, они пожалеют. ― Свиртил пришпорил лошадь. ― Вперед!

Всадники в белых плащах удалялись от переправы, а в Изменке тем временем потрошили телеги. Почувствовавший себя на минуту триумфатором, Рихтер не верил своим глазам. Добычи не было. Сотни наемников, являвшиеся в мечтах, – растаяли как утренний туман. Жена Гюнтера вновь стала недосягаема, как, впрочем, почет и уважение в Дерпте. Расспросить у мертвых, куда подевались сокровища венецианского каравана, не представлялось возможным. План быстрого обогащения рухнул, как та зведа, во время падения которой не успеваешь загадать желание.

* * *

Пройдя Нарову с опережением графика в один день, кеч «Марта» рассекал воды Финского залива. Держась в прямой видимости берега, мы шли к Кунде. Освоившись со штурвалом, Соболек подменял Игната каждые четыре часа и так ― с утра до самого вечера. Труд рулевого, без гидроусилителя руля, несмотря на все редукторы, очень тяжел. Сулев и Улеб, соответственно, помогали отцу и дяде, вращая колесо по команде, в нужную сторону, но было видно, что к концу смены готовы свалиться от усталости. Впрочем, не только они. Как только начинало темнеть, кеч подходил к берегу и мы становились на якорь. Первая неприятность, с которой экипаж столкнулся в море, была банальна. Имя ей ― «морская болезнь». Четверо новгородцев только и мыслили, поскорее оказаться на берегу, периодически свешиваясь за борт, вызывая Нептуна. Не помогла и хитрость с выменянными у сыновей Игната и Вани Лопухина порциями сухого вина. Опьянеть не опьянели, и душу толком не отвели. Так что увиденное мною ночью представление весьма позабавило.

– Вот оно, главное свинство, – мрачно произнес уцепившийся за перила, не слишком склонный к мореходству Балда. – Наше проклятое суденышко, как только мы попали в море, мало того что качает вверх-вниз, да еще болтает из стороны в сторону. Как хорошо было на озере, красота. А теперь?

– Что теперь? – вопросил, свесившись за борт, второй участник событий.

– Как опившийся бражкой выпивоха у нас кораблик, Славка. И почему этот кеч не способен спокойно плыть? А стоит, поди, как сто коров. Разве нельзя заставить его идти, как кобылу, – ровно и устойчиво? На днях я высказался Снорри насчет этого.

Наступило временное затишье. Сунув руку за пазуху, Балда извлек объемистую фляжку и сделал глоток.

– Взгляни-ка, Славка, – нужнейшая вещь в такую ночку. У Ваньки лопоухого выменял.

– Ну, надираться не следует, – заметил Славка, – однако чтобы выжить на нашей посудине, надо, я полагаю, глотать твое питье регулярно. Тогда пошатывание внутри себя уравновешивается с наружным.

Едва прозвучали эти слова, как внезапно позеленевший Балда начал травить за борт.

– Мне очень интересно, – поинтересовался Славка, когда его приятель закончил и попытался отдышаться, – что же ответил тебе Снорри?

– А? Что? Когда?

– Когда ты жаловался, что «Марта» идет совсем не так, как кобыла.

Балда расхохотался.

– Снорри сказал, что я тюлень. И если тюленя взгромоздить на лошадь, то ее также станет качать из стороны в сторону. На, глотни.

В этот момент «Марта» качнулась как люлька, и внезапно вал поднявшейся воды захлестнул приятелей. Те вцепились в поручни, и выпавшую из рук фляжку смыло волной.

– Я же говорил, свинство! – с огорчением высказался Балда.

Дальше я слушать не стал. Дело, по которому я выходил, было завершено, а помочь перебороть «морскую болезнь» было не в моих силах.