Расколотая - Тери Терри

— Хорошо. — Под ее долгим, непроницаемым взглядом я начинаю чувствовать себя не в своей тарелке. Наконец Тори встает и берет коробку с ножами для метания.

— Пошли, — бросает она. — Тут есть мишени. Я слышала, ты в этом деле спец.

Мы обходим дом сбоку. Позади дома на дереве бледной краской нарисованы кольца. Я вытаскиваю нож из коробки и взвешиваю на ладони. Такое приятное, такое знакомое ощущение!.. С ним приходит воспоминание о победах в метательных состязаниях. Даже над Катраном. Я улыбаюсь:

— Да. Ножи — это мой конек.

— Всегда знала, что ты не такая, какой кажешься на первый взгляд, Кайла. Но я пока не понимаю, кто ты.

— Я тоже! — смеюсь я. — Но здесь я не Кайла. Здесь я Рейн. А ты кто?

Она закатывает глаза к небу.

— Мне сказали выбрать имя из того, что вокруг, но я не поторопилась, и этот болван стал называть меня Принцессой на горошине. — Она хмурится. — И оно, похоже, прилипло.

Мы метаем ножи в мишени.

— Как тебе здесь, нормально? — спрашиваю я Тори, внимательно наблюдая за ней краем глаза, пока делаю вид, что сосредоточена на цели.

— Да, все отлично! — Она снова хмурится. — Не считая имени.

— Принцесса — это понятно. Но почему — на горошине?

— Я была тут кое-чем недовольна, когда меня привезли сюда несколько дней назад, — признается она смущенно. — И Катран сказал, что я как принцесса, которая жалуется на то, что горошина под периной ей мешает спать.

— Но теперь-то все в порядке?

Она улыбается.

— Здесь, в этой глухомани, можно делать и говорить, что хочешь. Кричать, если хочешь!

Никому нет до этого дела, никаких тебе лорде- ров. — Она взвешивает нож в руке. — Я могу смотреть вон на ту мишень и представлять вместо нее кого хочу. Например, мамочку. — Она бросает нож. Вжик — прекрасный бросок. — Или лордера. — Она метает снова, но в этот раз в центр не попадает. Раздраженно цокает языком.

Мы идем к дереву, вытаскиваем ножи и снова возвращаемся на позиции.

— Попробуй встать в этот раз подальше, — предлагаю я, и мы отходим назад.

— Это какой-нибудь конкретный лордер? Планируешь месть?

— Для этого слишком поздно, он уже мертв. — Она бросает нож, но промахивается. Чертыхается. Пробует еще раз и попадает прямо в «яблочко».

Мы идем к дереву, вытаскиваем ножи, но вместо того чтобы вернуться назад, она садится, прислоняется к стволу и закрывает глаза. Я следую ее примеру. Она молчит.

— Тори?

— Ты не должна называть меня здесь этим именем. Я больше не она. Слишком много всего плохого с ней случилось. Я решила оставить ее в прошлом.

Девушка наклоняется вперед, срывает травинку и разрывает ее на полосочки.

— Начало тебе известно. Меня забрали ночью, когда я спала. Уволокли лордеры. Даже не объяснили почему. — Она вздыхает. — Привезли в какое-то место, где были другие Зачищенные. Нас было человек шесть. Там было так страшно. Никогда не слышала, чтобы так много «Лево» жужжало одновременно. Один из лордеров заявил нам, что мы нарушили наши контракты, но что-либо ответить не позволили. А потом...

Она смолкает, лицо ее искажается.

— Не рассказывай, если не хочешь.

— Их всех убили, — шепчет Тори.

— Что?

— Умертвили. С помощью инъекций. И свалили в яму, как мусор. Конечно, к тому времени, когда первый из них был мертв, большинство уже потеряли сознание и потому так и не поняли, что с ними случилось.

Одно дело — догадываться, что происходит с людьми, которые пропадают, но услышать об этом от того, кто знает, кто видел собственными глазами? Мне делается плохо.

— А ты? Как тебе удалось выжить?

— Я была последней. Я не потеряла сознание, хотя потом и жалела об этом. — Она слабо улыбается. — Мне сделали укол. Я вырывалась и брыкалась, но мне все равно вкололи дозу. Но это было не то лекарство, которое ввели другим. Это был «эликсир счастья».

— Что? Не понимаю...

— Я тоже не понимала. Потом один из лорде- ров увез меня в своей машине.

Спасена лордером? Невероятно. Но когда она это сказала, глаза ее сузились.

— Почему?

— Вначале я думала, что его замучила совесть, и он решил спасти меня, хотя почему именно меня, а не кого-то другого, мне было непонятно. Он спрятал меня у себя в доме, привел врача и снял с меня «Лево». Это было так здорово! И купил мне разные вещи — одежду, всякую всячину. Обращался со мной как с дочерью. — Она отворачивается. — Но все это было ложью. Он оказался извращенцем. Настоящим уродом. То, чего он хотел от меня... — ее передергивает от отвращения, — брр... какая гадость. И чем дальше, тем хуже. Я не стану тебе рассказывать, не могу.

Ох, Тори. Ее лицо даже сейчас, искаженное ненавистью, безупречно. Но эта красота, из-за которой, по-видимому, мать и вернула ее, принесла ей столько горя, что даже выразить невозможно, и мне даже думать об этом невыносимо. Я протягиваю руку, и она стискивает ее. Держит крепко.

— А потом как-то раз я воспользовалась шансом. Перестала сопротивляться. Притворилась, что согласна. На все, чего он от меня хочет. И когда он... отвлекся, убила его.

Она выпускает мою руку, берет один из ножей и проводит пальцами по лезвию.

— Тот был не таким острым, как этот. Обычный кухонный нож. Вышло грязно и медленно. Он страдал, а я радовалась. — Она поднимает глаза. — А потом убежала. Не думала, что смогу далеко уйти, но мне было все равно. Собиралась убить себя, чтобы они не могли сделать это со мной сами, когда поймают. Лишить их этого удовольствия, понимаешь? Но потом осознала, что, прежде чем умереть, я хочу видеть Бена. — В глазах у нее стоят слезы.

У меня сводит все внутри. Если она узнает о моей причастности к исчезновению Бена, то не преминет воспользоваться ножом еще раз. Она стискивает рукоятку так крепко, что костяшки пальцев белеют.

— Я не хотела говорить об этом. Знаешь, почему рассказала тебе?

Во рту у меня пересохло, тело готово отреагировать, защищаться, если потребуется.

— Почему?

— Меня об этом попросил Нико.

Я немного расслабляюсь. Не по этой ли причине он привез меня сюда? Но для чего ему это?

— Мне пришлось ему все рассказать, — продолжает Тори. — Он настаивал, что должен узнать, что произошло со мной, если я хочу, чтобы мне позволили остаться. Вытащил из меня такие подробности, которые я даже не думала когда-нибудь произносить вслух.

— Это он умеет, — говорю я.

Она кивает, на губах возникает легкая полуулыбка, когда она думает о Нико и его методах. В душу заползает ревность.

Потом улыбка ее угасает.