В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Анна Уайтлок

Через несколько дней молодой посланник приготовился возвращаться в Шотландию, но Елизавете не хотелось отпускать его. «Она сказала, что мне скорее наскучило ее общество, чем ей – мое», и просила гостя задержаться еще на два дня, чтобы он мог посмотреть, как она танцует; танцы были ее любимым времяпрепровождением. Каждое утро, дабы поддержать форму, Елизавета исполняла гальярду – придворный танец, включавший энергичные подскоки и прыжки; она всегда любила танцевать со своими придворными и иностранными послами. После танцев Мелвиллу задали неизбежный вопрос: «Кто танцует лучше, она или моя королева?» Шотландец ответил, что Мария «танцует не так живо и не с таким удовольствием, как она». Елизавета неоднократно выражала желание встретиться с Марией лично, и Мелвилл в шутку просил ее не ждать официальной королевской встречи, но поехать с ним в Шотландию в костюме пажа. Он предложил, чтобы в опочивальне королевы «в ее отсутствие все устроили так, будто она больна» и что посвятить во все нужно лишь леди Стаффорд и одного из камергеров. По словам Мелвилла, Елизавета ответила: «Увы! Если бы я могла так поступить». Посланник не сдавался: придворным скажут, что королева больна и она не велит себя беспокоить. Хотя Елизавета и отклонила его предложение, Мелвилл заметил, что «она воспользовалась всеми средствами, имевшимися в ее распоряжении, дабы я убедил свою государыню в великой любви, какой она к ней воспылала; она просила передать, что намерена забыть о всякой ревности и подозрениях и в будущем завязать более тесную дружбу между ними, чем та, что была прежде».

Мелвилл вернулся в Шотландию; условлено было, что уполномоченные из Англии и Шотландии встретятся в Бервике и обсудят возможность брака Марии и Роберта Дадли. Стремясь сделать Дадли более привлекательным в глазах королевы Шотландии, Елизавета пожаловала ему титул пэра, а 29 сентября Мелвилл стал свидетелем того, как Дадли получил титул графа Лестера. То была огромная честь; как отмечал испанский посол Диего Гусман де Сильва, этот титул «обычно жаловался вторым сыновьям английских королей».[381]Кроме того, Елизавета подарила Лестеру поместье Кенилуорт, а также другие земли и титулы. Теперь он по статусу вполне подходил для брака с королевой.

Приглашенные на официальную церемонию в Вестминстер могли видеть, что королеву и Дадли объединяют особые отношения. Когда Дадли опустился перед Елизаветой на одно колено, чтобы она препоясала его мечом, королева, «не удержавшись, с улыбкой потрепала его по шее». Они, как заметил Мелвилл, были «неразлучны». Елизавета спросила шотландца, нравится ли ему Дадли, и тот ответил, что Лестер – достойный человек и он рад, что королева умеет отличить и наградить его за хорошую службу. «И все же, – заметила Елизавета, – вам больше нравится вон тот долговязый юнец», – и она показала на лорда Дарнли, который присутствовал на церемонии как ближайший к Дадли принц крови. Посланник Марии снова ответил осторожно: «Я ответил в том смысле, что ни одна разумная женщина не выбрала бы юношу, больше похожего на женщину, чем на мужчину, – томного, безбородого, с гладким лицом. Мне не хотелось, чтобы она подумала, будто он мне нравится или я намерен иметь с ним какие-то дела… Хотя у меня имелось тайное поручение к его матери, миледи Леннокс, чтобы она позволила ему поехать в Шотландию, дабы он посмотрел страну и сопроводил графа, своего отца, назад в Англию».[382]

Елизавета говорила о Дадли как о «своем брате и лучшем друге», человеке, «за которого она бы сама вышла замуж, если бы решилась когда-либо выбрать себе мужа»; однако она как будто твердо решила женить его на Марии Стюарт. Сама она, по ее словам, «намерена прожить жизнь в девстве» и потому желала, чтобы королева, «ее сестра», была счастлива с Дадли. Она выражала надежду, что Мария, «будучи замужем за ним [за Дадли]… счастливо избавится от всех страхов и подозрений, что ее обвинят в узурпации перед смертью; убедится, что он поистине достоин любви и доверия, что никогда не предаст и не обманет ее».[383]Однако, как Сесил писал одному другу, «ее величество как будто всерьез настроилась возвеличить милорда Лестера и сделать его мужем королевы Шотландии, но, едва доходит до дела… серьезность ее намерений тает».[384]Елизавета вскоре начала менять условия, на которых она представляла себе этот союз; она заговорила о том, как Мария и Дадли могли бы жить при ее дворе. Подобный «тройственный союз» позволил бы ей ежедневно видеться с Дадли. Она «с радостью возьмет на себя семейные расходы» супружеской пары, «как и положено поступать одной сестре по отношению к другой».[385]

Дадли пришел в ужас от планов Елизаветы.[386]Когда они с Мелвиллом плыли на барке по Темзе, новоиспеченный граф Лестер уверял шотландца, что он недостоин Марии, недостоин даже того, чтобы «вытирать пыль с ее туфель». Он считал, что поженить их решил «мистер Сесил, его тайный враг». Если, продолжал Дадли, он выкажет согласие на брак, он лишится благосклонности и Марии, и Елизаветы. Он умолял Мелвилла передать Марии, что «ее величество порадует, если не придется вменять ему в вину этот неуклюжий поступок, но она припишет его злобе его врагов».[387]

По возвращении в Эдинбург Мария расспросила своего посла, как он проводил время с ее кузиной. «По моему разумению, – ответил Мелвилл, – не было ни откровенности, ни откровенной хитрости, но большое притворство, соперничество и страх, что из-за ее [Марии] королевских качеств ее саму скоро низложат и лишат короны».[388]Тем временем Елизавета обратилась за советом к Сесилу, болевшему у себя дома. В поспешной записке на латыни она признавалась: «Я в таком лабиринте, что не знаю, как сумею ответить королеве Шотландии после такой долгой отсрочки. Я в растерянности и не знаю, как удовлетворить ее, и понятия не имею, что я теперь должна сказать».[389]

В начале декабря 1564 г. после короткого пребывания в Сент-Джеймсском дворце двор вернулся в Уайтхолл на Рождество и Новый год. Хотя расстояние между двумя дворцами составляло всего милю, тяжело нагруженные лошади и кареты, к тому же в суровую зимнюю погоду, продвигались медленно и с трудом. Темза в том году замерзла, и люди ходили по ней, «как по улице».[390]Придворные играли на льду в футбол, шары и кегли. Всякая деловая жизнь в Лондоне практически замерла.