Человек, который видел сквозь лица - Эрик-Эмманюэль Шмитт

На обратном пути я с трудом сдерживаю ликование: наконец-то он пришел, день моего торжества! Я добился встречи, казавшейся невозможной! В редакции меня должны на руках носить. Теперь я смогу провести расследование, о котором просила мадам Пуатрено. Мне до того не терпится объявить эту потрясающую новость, что я почти не замечаю деревушки и улицы, мелькающие за окном автобуса.

Прибыв на автовокзал, я бегу в редакцию. Перед нашим зданием стоят полицейские машины. На их крышах и капотах тревожно мигают синие огни.

Я заинтригован. Ускоряю шаг и обращаюсь к полицейским, загородившим вход:

– Что случилось?

Услышав мой голос, из вестибюля выходит комиссар Терлетти:

– Это он!

Меня мгновенно окружают трое дюжих парней; двое хватают за плечи, третий заламывает назад руки. А Терлетти, злобно ощерившись, объявляет:

– Огюстен Тролье, вы арестованы!

И на моих запястьях смыкаются наручники.

Комиссар Терлетти присел бочком на край стола, засучив рукава до локтей и скрестив на груди свои могучие волосатые руки со вздутыми синими венами. Сидит, сверлит меня немигающим взглядом.

И ничего не говорит.

Ни слова…

Молчит уже целый час.

Я буквально физически ощущаю это молчание. Оно куда более красноречиво, чем любые слова. Никогда бы не подумал, что полицейский может вести допрос, держа язык за зубами.

Я сижу в центре пустой комнаты, скрючившись на низком стуле, и чувствую, как давит на меня его взгляд. Он пронзает меня насквозь, сдирает кожу, пробирает до костей. Никогда в жизни я еще не опускался до такого жалкого состояния. Мало того что меня арестовали, мне не предъявили никакого обвинения и не задали ни единого вопроса. Обращаются как с бессловесной скотиной. Заперли. Следят за каждым движением. Презирают. Наказывают. Но за что?

Все это так унизительно, что я уже начал перебирать многочисленные ошибки и промахи, которые допустил в жизни, как будто надеялся отыскать среди них причину этого задержания. В числе моих обманов припоминаю некоторые, вполне невинные, другие – довольно интересные, то есть те, которые могли бы заинтересовать Терлетти, но их я приберегаю до поры до времени, не зная, что именно он ищет.

Это ожидание до того мучительно, что я уже готов признать себя виновным. Виновным во всех смертных грехах. Да, господин комиссар, вот до чего вы меня запугали! Остается понять, какое главное обвинение вы предпочли бы сегодня. Но пока остатки здравомыслия подсказывают мне, что лучше тянуть время и молчать.

– Тебе не в чем мне признаться?

Наконец-то Терлетти произнес первую фразу. Я поспешно откликаюсь:

– У вас есть ко мне вопросы?

Он задумчиво трет подбородок, глядит в потолок и роняет:

– Нет.

– Тогда что мы здесь делаем?

– Вот и я хотел бы знать.

Он внимательно оглядывает свои ногти, заскорузлые, круглые, крепкие, – мне кажется, он их не укорачивает у себя в ванной, а укрощает. И я смиренно выдавливаю из себя:

– Я готов признаться в чем угодно.

– Ты знаком с семьей Бадави?

– Нет.

– Вот ты уже и лжешь.

– Нет…

– Лжешь! Мы просмотрели запись видеокамеры в закусочной «Фоли-Кебаб» и выяснили, что в воскресенье вечером ты встречался там с Мохаммедом, братом Хосина. И вы долго беседовали.

– Я встретил его совершенно случайно.

– Ах, случайно?! Прямо диву даюсь – сколько же этих самых случайностей в жизни преступников!

– Преступников? А в каком преступлении меня обвиняют?

– Успокойся, пока ни в каком, мы просто ведем следствие.

Он встает и прислоняется к выступу стены, не спуская с меня пронизывающего взгляда.

– Давай-ка освежим в памяти список случайностей в твоей жизни за последнее время: ты встречаешь Хосина Бадави на бульваре Одан – конечно, случайно! Затем ты – тоже случайно! – бродишь по площади Карла Второго, и это как раз в момент взрыва. Потом ужинаешь – опять-таки случайно! – в компании брата убийцы и, наконец, – совсем уж случайно! – натыкаешься на компьютер Хосина. – И он восхищенно присвистывает. – Как по-твоему, случай тебя любит или ненавидит?

– Я не понимаю, что вы имеете в виду.

– Вот и я не понимаю. Зато прекрасно понимаю, о чем ты умалчиваешь: ты сообщник Хосина Бадави.

– Какая нелепость!

– Да нет, наоборот, все вполне логично. Ты провожаешь его до площади Карла Второго, чтобы подбодрять до самого конца. А там, удостоверившись, что операция идет по плану, отходишь подальше от взрывника с его «начинкой». Ты все хорошо рассчитал: взрыв тебя оглушил, но не ранил; тебя подбирают, лечат, жалеют. Твой статус жертвы теракта обеспечивает тебе ореол невинного мученика. Великолепно! Однако, побоявшись, что кто-то из горожан заметил тебя рядом с Хосином Бадави, ты решил превратиться в свидетеля – вот она, твоя новая маска – маска жертвы, – и составляешь для нас словесный портрет, который только сбил нас со следа.

Терлетти кусает губы, его топорная физиономия оживилась при этих словах. Какое-то затаенное злорадство делает его низкий грубый голос более звучным и чеканным.

– Дальше ты решаешь завладеть ноутбуком Бадави. Разыскиваешь его младшего брата, и вы встречаетесь в «Фоли-Кебабе». Передача ноутбука вот-вот должна состояться, но вдруг – видеокамера это зафиксировала – Мохаммед видит, как мы, я и мои парни, подъезжаем к закусочной. Испугавшись, он скрывается в туалете. И там же, из осторожности, прячет ноутбук над сливным бачком. Выйдя из туалета, он объясняет тебе причину своего исчезновения, и ты, опять-таки из осторожности, ждешь, когда мы уйдем. Ну а вчера ты нагло вошел туда, слямзил ноутбук и удрал. Все это нам показала камера.

– Это просто бред! Вы ошибаетесь абсолютно по всем пунктам.

– Ну так докажи мне это.

– И, кроме того, ваша история не имеет никакого смысла. С какой стати я указал бы вам на отца Хосина?

– А вот тут у тебя ошибочка вышла: ты надеялся все свалить на члена их семьи – кузена или дядю, – а попал на умершего отца. И тогда ты решил оправдаться с помощью компьютера.

– И что бы я выиграл? Будь я в сговоре с террористом, зачем бы я стал отдавать вам его компьютер?

– Перед тем как его отдать, ты просидел над ним много часов и стер всю информацию. Клавиши заляпаны твоими отпечатками.

– Но я же вам объяснил причину. Мне хотелось оставить его себе.

– Это ты расскажи кому-нибудь другому!

– Да ведь я сам принес вам его!

– Еще бы, ты ведь у нас хитрец… Этим ты хотел подкрепить свою версию.