Танкист живет три боя. Дуэль с «Тиграми» - Юрий Корчевский

О своем подозрении, что пленный выдает себя не за того, Павел сообщил следователю. Он говорил по-русски, но увидел, что в глазах пленного, присутствовавшего при их разговоре, появился страх. Тот явно понимал русский язык, хотя в краткой анкете было написано – русским языком не владеет.

– Да? – удивился следователь. – значит, скрывает что-то.

В дальнейшем при проверке оказалось, что пленный – вовсе не немец. Он воспользовался солдатской книжкой убитого. Служил в эстонском карательном батальоне, бесчинствовавшем на территории Белоруссии. Каратели, предатели и эсэсовцы расстреливались, пленные же немцы отправлялись в лагеря для военнопленных – на работы.

Во втором случае пленный говорил по-немецки чисто, но несколько раз оговорился. Вместо «гауптман» (капитан вермахта) сказал «гауптштурмфюрер». Когда он оговорился в первый раз, Павел насторожился. Пленный повторил свою оговорку. И как он ни старался скрыть, звания называл не армейские, а партийные, принятые в частях СС – так называемых ваффен-СС, или вооруженных отрядах нацистской партии. В армии эсэсманов не любили за их фанатизм и неоправданную жестокость в обращении с мирными жителями, за кичливость и высокомерие по отношению к военнослужащим вермахта, за усиленные пайки и лучшее снабжение техникой.

Павел сразу сказал о своем подозрении.

Немец был в армейской форме – не черной с черепом на петлицах. Следователь немедленно приказал ему раздеться. Под левой подмышкой эсэсманы имели татуировку – группу и резус крови. Такая наколка была у пленного, и немца расстреляли.

– Откуда ты такие мелочи знаешь? – удивился следователь.

– Языком хорошо владею, – соврал Павел.

Он уже знал, что всей правды о себе НКВД или органам СМЕРШа рассказывать нельзя – себе дороже выйдет, и потому каждое слово взвешивал.

Потом на фронте наступило кратковременное затишье. Войска выдохлись, тылы с продовольствием, боеприпасами и топливом безбожно отставали. К тому же погода подвела – низкая облачность мешала действиям авиации, после дождей в грязи увязала техника. Только гусеничная техника и полноприводные машины – вроде «Студебеккеров» или «Доджей» – еще как-то могли продвигаться.

Вот в такой хмурый день за Павлом пришли. Как всегда, ничего не объясняя, приказали:

– Одевайся, шинель возьми.

Павел быстро собрался. Кроме одежды, личных вещей у него не было – только бритва, которую он не забыл сунуть в карман.

Его усадили в «Виллис». Рядом, на заднем сиденье, устроился майор.

Ехали долго – часа четыре. Поскольку часы у него отобрали, время Павел мог определить приблизительно.

Его привезли в какую-то воинскую часть и передали с рук на руки старшему лейтенанту. Среднего роста, кучерявый брюнет, сильно грассирующий, оказался евреем. Шинель сидела на нем мешковато, пояс висел, фуражка смотрела набекрень. Человек явно штатский, к военной форме он не привык, не чувствовалось в нем воинской косточки.

– здравствуйте, – обратился он к Павлу. – Вы прибыли во взвод пропаганды. Я – командир взвода, старший лейтенант Гринбаум Моисей Израилевич.

Как только он назвал свое имя, Павел сразу же подумал о Моисее, сорок лет водившем евреев по пустыне.

– А вы, я смотрю, по документам русский?

– Так точно.

– Позвольте полюбопытствовать, откуда немецкий язык в совершенстве знаете?

Старлей говорил, картавя, почти проглатывал букву «Р», и без привычки слушать его было непросто.

– Жил в Немецкой республике Поволжья, – коротко доложил Павел.

– А, понятно, можете не объяснять. – И сразу перешел на немецкий, явно желая испытать Павла: – Репрессированы?

– Можно и так сказать. Я в плену был.

– Ай-яй-яй! Нехорошо. Но жив остался, а меня бы немцы расстреляли – за национальность.

В армию евреев призывали только в тыловые части – именно по этой причине.

– Вы знаете, чем занимается взвод? – продолжил разговор старлей.

– Совершенно не в курсе.

– О! Мы распропагандируем немцев, оболваненных нацистской идеологией.

У Павла от удивления глаза на лоб полезли. Что-то он не видел среди немцев оболваненных. А из фанатиков фашизма – только эсэсманов. Однако их распропагандировать вряд ли удастся, встречался он с ними.

– Ну как же! Мы разбрасываем над немецкими позициями листовки с самолетов, естественно – на немецком языке, забрасываем с помощью агитационных мин. А еще – на передовую выезжают наши громкоговорящие установки. Мы вещаем на немцев, говорим о гибельности курса Гитлера и его клики, о необходимости перехода немцев на нашу сторону.

Командир взвода говорил избитыми газетно-партийными штампами. Неужели он всерьез верит в эффективность своей работы?

Павел с недоверием поглядел на старлея, но мнение свое не высказал, оставил при себе.

– Весь личный состав взвода отлично говорит по-немецки. Вот у вас померанский акцент, а есть бойцы, говорящие с берлинским акцентом. Во взводе служат переводчики после института иностранных языков и даже есть несколько немцев из Антифашистского комитета.

Павел о таком слышал впервые.

– знающих язык на хорошем разговорном уровне мало, тем более что взвод несет потери. Фронт, понимаете ли. – Старлей извиняюще развел руками. – Потому мы и отбираем людей со знанием языка. Так вы попали к нам. завтра поедете на задание, посмотрите – как и что надо делать. С вами будет опытный товарищ. Пойдемте, я покажу, где взвод, познакомлю с сослуживцами.

Взвод располагался в отдельной избе и численностью едва ли превышал обычное пехотное отделение. Павлу понравилось, как его приняли – накормили досыта и отвели койку.

Половина военнослужащих взвода была в красноармейской форме, но без погон – как Павел. И оружия они не имели – в отличие от тех, кто носил погоны. Как позже узнал Павел, это были два водителя и два радиста.

Утром после подъема и завтрака Павел с тремя сотрудниками выехал на передовую. Машина – полуторка «ГАз-АА» имела крытый железный кузов, называемый кунгом. На крыше машины стояли два огромных громкоговорителя. В кунге же стояла усилительная аппаратура.

Добравшись до места, провожаемый злыми взглядами пехотинцев, водитель укрыл машину в лесочке метров за сто от передовых траншей.

– Чего они на нас так смотрят? – удивился Павел.

– По установке немцы часто открывают артиллерийский или минометный огонь, и пехоте сильно достается. Потому и не любят нас, – философски заметил Сергей, старший спецмашины. – Мы иногда машину подальше от передовой ставим, а динамики выносим прямо за передовые траншеи. Машина-то цела остается, а динамики вдрызг разбивает. По звуку немцы стреляют. Да сейчас сам увидишь.

Рукоятками изнутри рупоры громкоговорителей развернули в сторону немцев. Сергей прокашлялся, прочищая горло. Двигатель машины работал на холостом ходу, от усиленного генератора запитывалась аппаратура.