Внезапная страсть - Элизабет Оглви

— Хорошо. И пожалуйста, подумай над тем, что я сказал.

Уже подумала, мысленно ответила она, проходя в свою комнату, чувствуя дрожь волнения, заставляющего ее ускорить шаги.

Сегодня, думала она, стоя под струями душа, сегодня они начнут все сначала. И она сделает все, чтобы ребенок сблизил их, как это часто бывает. Интересно, это только мечты или реальная перспектива?

Она с большим тщанием уложила волосы и стала перебирать платья, остановив свой выбор на бледно-лимонном шелковом. Застегнув молнию на боку, она отступила назад, чтобы хорошенько рассмотреть себя в большом зеркале, но ей пришлось ухватиться за столик перед зеркалом, в котором отразилось ее полное отчаяния побелевшее лицо, когда в низу живота она почувствовала знакомую боль.

— Так что видишь. — Голос Крессиды звучал вполне спокойно. — Не было необходимости строить какие-то планы. Это была ложная тревога. Я полагаю… — Она заторопилась. — Задержка произошла из-за болезни и усталости. Повезло, правда? — спросила она весело, мучительно надеясь, что он станет возражать.

— Повезло? — переспросил он, не поворачиваясь к ней лицом. — Да, действительно, — сказал он спокойно.

Одно слово. Одно слово, от которого так много зависело. Одно короткое слово, произносить которое у него теперь нет причины. «Останься».

Держись, сказала она себе. Потерпи еще немного, и тогда можно будет реветь сколько хочешь.

— Так что теперь нет причины мне здесь оставаться. По крайней мере сейчас.

— Да, конечно, — отозвался он.

— И мне действительно пора возвращаться в Лондон, искать работу и…

— Крессида. — Он повернулся к ней и впервые с того момента, как она сообщила, что никакого ребенка не будет, посмотрел ей в глаза. — Тебе жаль? — Он пристально смотрел на нее. — Насчет ребенка…

Если ей необходимо уезжать, то она должна это сделать с достоинством. Зачем рассказывать Стефано о той боли, которая терзает ее?

— Думаю, это скорее всего к лучшему, — тихо сказала она, вспоминая рыдания, вырвавшиеся из груди, когда она увидела пятнышки крови.

— Понятно, — сказал он без всякого выражения, будто сообщал, что прекратился дождь.

Его лицо не выражало абсолютно ничего. В этом он весь, и ей нужно бежать отсюда как можно скорее, прежде чем она, не выдержав, сорвется.

— Я хочу уехать как можно скорее. Наступило длительное молчание, но когда он заговорил, голос его звучал так же бесстрастно.

— Завтра первым делом закажу самолет…

— Нет, Стефано. — Она покачала головой. — Я.., не хочу лететь на частном самолете. — Возможно, опять сидеть рядом с ним, еще несколько часов этой пытки, когда надо будет притворяться, что ей все равно. — Я хочу лететь рейсовым самолетом. Одна.

Губы его скривились, он взглянул на нее.

— Как хочешь, — резко ответил он. — Сейчас же отдам необходимые распоряжения. — Он повернулся и вышел из комнаты.

Она не могла сидеть за ужином и ушла в свою комнату, проведя самую длинную в своей жизни ночь в мыслях о том, как она будет жить дальше.

Наступило утро, и Крессида быстро оделась. В столовой, где все было накрыто к завтраку, она столкнулась с Розой, смуглая кожа которой не скрывала бледности, и Крессида закусила губу, с трудом сдерживаясь и стараясь казаться спокойной. Она отказалась от хлеба и фруктов и налила себе большую чашку крепкого кофе.

— Стефано уже позавтракал? Роза покачала головой.

— Похоже, никто из вас сегодня не голоден, — сказала она с явным намеком.

— И где он сейчас?

— Синьор вышел из дома очень рано. Он не сказал, куда.

— Но сегодня утром я должна лететь в Англию.

Роза кивнула.

— Да, синьора, он говорил мне. Он оставил для вас билет в кабинете. Он сказал, что шофер отвезет вас в одиннадцать.

Крессида поставила чашку на блюдце и уставилась на Розу, не веря своим ушам, зная, что она не может не спросить:

— Так он не вернется? Попрощаться? Вид у Розы был несколько смущенный.

— Нет, синьора, — тихо ответила она.

Так вот, значит, как он к ней относится! Ушел из дома, даже не проявив элементарной вежливости и не попрощавшись. Она нашла билет на его столе, издевательски одинокий. Ни записки, ничего. Она почувствовала, как к глазам подступают слезы. Держись, сказала она себе. Держись, пока не вернешься в Англию.

Все было как в тяжелом страшном сне, когда она попрощалась с Розой, очень расстроенной, и затем смотрела на удаляющуюся виллу. Ее сердце сжималось от разочарования, когда она поняла, что Стефано действительно не собирается попрощаться с ней.

В Римском аэропорту, как всегда шумном и оживленном, она быстро прошла регистрацию. Она посмотрела на часы — у нее был в запасе еще час. Она не могла и думать о том, чтобы сидеть в зале ожидания, истязая себя мыслями о Стефано. Она лучше пойдет пройдется по магазинчикам и киоскам, посмотрит одежду, которую не собирается покупать.

Но самый первый магазин, к которому она подошла, оказался магазином для малышей, она стала рассматривать крохотную одежду, перебирать всевозможные мелочи. Интересно, как бы сложилась ее жизнь, если бы она действительно оказалась беременной? Но тут она почувствовала, как к глазам подступили слезы, и вышла из магазина, еле переставляя ноги.

— С вами все в порядке, синьора? — спросил продавец, с тревогой глядя на нее.

— Да, да, — кивнула она. — Спасибо. Она вышла из магазина, глотая слезы.

— Лапочка, можешь смотреть, но уж ни в коем случае не трогай руками, — послышался томный голос с американским акцентом, и Крессида, вспомнив этот голос, с ужасом обернулась и увидела Эбони, эту амазонку-манекенщицу, приятельницу Стефано, идущую в ее сторону и отмахивающуюся от какого-то коротышки, кружащегося вокруг нее, как муха.

Крессида остановилась как вкопанная, не в силах отвести глаз от сногсшибательной манекенщицы, как кролик, на которого направили луч фонаря. На Эбони был комбинезон из черной кожи, черные сапоги и такая же кожаная широкополая шляпа, и все мужчины в аэровокзале пожирали ее глазами.

Внезапно Крессида поняла ужасную правду. Эбони находится здесь. В Риме. Стефано вызвал ее, когда его бывшая жена благополучно отбыла? Да уж, он времени не терял — прощай, старая любовь, здравствуй, новая.

Она не хотела встречаться с Эбони и видеть торжество на ее лице, она будет чувствовать себя еще более униженной и несчастной, если прочтет выражение сочувствия в шоколадных глазах. Она уже было повернулась, когда опять услышала этот томный голос, и перед ней возникла его обладательница, рассматривая ее с еле сдержанным изумлением.

— Ай, да, ай! И кого же мы видим! Привет, Катрин!

— Крессида, — машинально поправила она. Прекрасные миндалевидные глаза с любопытством рассматривали ее вытертые джинсы и свитер.