Уезжающие и остающиеся (сборник) - Евгения Басова

Кира Ильинична тут же велит мне встать. Хотя ведь это не я начала, это Уфимцев.

– Пудякина, – спрашивает Кира Ильинична, – тебе неинтересно?

Сколько угодно людей учили язык и без поездок в Англию. Настанет время – и я уеду отсюда насовсем. Может, в Англию – ещё подумаю. В любом случае я постараюсь в совершенстве выучить английский. Я что, против?

Но Кира Ильинична говорит:

– В нашей гимназии давно стали традицией совместные поездки в страну носителей языка. Об этом мы говорили вашим родителям заранее. Стоило подумать, прежде чем поступать в гимназию. Поднимите руки, кто ещё, кроме Пудякиной, не сможет поехать в Англию?

Уфимцев зачем-то поднимает руку. Он широко, обезоруживающе улыбается. Кира Ильинична тоже улыбается ему.

– Юра, я сказала – кто не сможет.

Она оглядывает класс. Я тоже. Мухин поднимает руку. А вслед за ним ещё три-четыре человека. Я не верю, что все остальные едут. Но это их дело – сколько ещё времени они смогут пускать пыль в глаза.

На большой перемене нас ведут в столовую. Мы, здоровые лбы, выстраиваемся парами. Завуч нам говорила, что в старые времена гимназисты – и особенно гимназистки! – не бегали на переменах, а чинно, попарно прогуливались по вестибюлю. Это было очень красиво.

Кира Ильинична пошикивает на нас, и мы чинно проходим через первый этаж. Там перед входом, в вестибюле, художники ещё заканчивают панно. Оно будет символизировать связь нашего поколения со старыми традициями, с православием и с нашей русской природой.

Один парень на приставной лестнице работает под самым потолком. Длинный хвост, перетянутый шнурком, болтается по спине, по чёрному свитеру. Чуткая кисточка – продолжение чутких пальцев, и ею он лучи у солнышка дорисовывает так, чтобы казалось, что они вьются на сквозняке, пульсируют. Я гляжу, как они под руками у него делаются живыми. И у меня сердце сжимается. Хорошая моя. Как ты со спины на мальчика похожа, хотя и с хвостом этим. Мамочка, отчего у меня слёзы на глазах выступают?

Зина Шульдяшова сзади налетает на меня:

– Спишь на ходу?

Мухин видит у меня слёзы и думает, что это Шульдяшова меня так больно толкнула.

– Смотри, – говорит ей, – куда прёшь!

А Шульдяшова ему в ответ:

– Гимназист! Элита общества. Прямо как Пудякина…

В вестибюле холодно. Мама, у тебя не мёрзнут пальцы? Я не могу окликнуть тебя – ты можешь резко обернуться и не удержаться там наверху.

Мама, я увидела тебя, и ты принесла мне радость. Следующим уроком у нас предмет с красивым названием «словесность». Это примерно то, что в простой школе русский и литература, но только не совсем. В простой школе учитель не обращается к вам, как наша Ольга Петровна:

– Итак, други мои…

Ольга Петровна меня любит. Она не думает, что мне надо забирать документы из гимназии. Наверно, потому, что по её предмету не надо ехать ни в какую Англию. Русскую словесность можно изучать и дома. К тому же её нам никогда не ставят первым уроком, и Ольга Петровна не знает, что я всегда опаздываю. Я смотрю на тени под её глазами, и мне кажется, что ей, как и моей маме, трудно по утрам вставать.

Ольга Петровна протягивает слова нам на ладошке. Она говорит какое-нибудь слово, подставив ко рту ладонь, и мы видим, как на ладони у неё дышит, поворачивается слово, и так легко понять, из чего оно состоит и как все эти части соединялись вместе, как медленно рождалось слово в его сегодняшнем значении.

– Сокровище, – произносит Ольга Петровна, и все замирают, точно на ладони у неё и впрямь лежит сокровище. – По современным нормам в этом слове мы выделяем только корень и окончание. Какой здесь корень?

– Сокровищ! – бойко отвечает Шульдяшова.

– Да, верно, – говорит Ольга Петровна. – А давайте посмотрим на это слово повнимательнее. Сокровище – это то, что сокрыто, скрыто. Так ведь?

– Так, – откликаемся вразнобой мы.

– Где скрыто? – спрашивает Ольга Петровна. – Смотрите, слово само подсказывает нам. Какое слово мы можем увидеть внутри «сокровища»?

– Кров, – отвечает она сама, потому что мы все молчим. Сокровище, оно с вами, под вашим кровом. И заметьте, что слово «кров» очень похоже на «кровь». Кто может предположить почему?

Никто ничего не предполагает, и Ольга Петровна рассуждает сама:

– Кровь неотделима от нас. Пока человек жив, в нём течёт его кровь. Так и кров неотделим. Нельзя порывать со своими родными местами, со своим кровом. Наши предки были мудры. Они понимали: сокровище там, где ваш дом.

Наши предки были мудры, Ольга Петровна! И всё-таки я уеду отсюда. И маму с Толиком заберу.

Мишка уже в Москве. И ведь как всё вышло? Случайно. Московский институт проводил выездную олимпиаду. Кто победит, того берут учиться, без всяких там экзаменов. Ещё в феврале была эта олимпиада, и получалось, что в марте, когда проверят результаты, ты можешь стать студентом. Все в твоём классе ещё пашут, готовятся – и весна им не весна. Чем больше солнышко пригревает, тем выпускнику горячей. А ты, получалось, уже поступил, причём в хороший институт в Москве.

И вышло так, что поступил наш Мишка. А ведь он просто так пошёл, за компанию с ребятами – узнать, какие там в Москве требования. Мишка учился тогда в гимназии, где теперь я учусь, и все говорят, что он – это гордость нашей гимназии.

И его слава немножко и меня здесь защищает, а то ведь мне бы ещё тяжелее было. Мишке, небось, тоже намекали, чтобы забирал документы, раз в Англию не может поехать. Он таким с нами не делился. Он вообще никогда не жалуется.

Мишка думал, что он не то что в Англию – он и в Москву не поедет. Поэтому и поступлению не очень радовался. Его поздравляют – а он тушуется. Откуда у мамы деньги, чтобы посылать ему в Москву? Мама тоже ходила хмурая, озадаченная. Ведь это надо, на наши головы – он поступил! Тётя Анжела зашла нас поздравить с таким событием. Она горячо говорила маме в кухне:

– Ты сейчас должна королевой ходить – с таким-то сыном. Мечта! Вы всем показали, какие вы умные! Так что не огорчайся даже, что учиться он не сможет!

Мама перепугалась:

– А почему не сможет?

Тётя Анжела успокаивает её:

– Понятно почему – по деньгам. Как говорится, по одёжке протягивают ножки.

И тогда мама решилась. Тётя Анжела ушла, а мама сказала Мишке:

– Тебе надо ехать. Если поступил – то, значит, это судьба. С деньгами как-нибудь выкрутимся.

И верно, Мишка и сам то контрольную за кого-то напишет, то сделает каким-нибудь людям сайт в интернете. Сайты он ещё в школе делал – сам научился. Он всё сидел за компьютером, и мама ругалась, что он играет в ущерб урокам, пока не разобралась, что это не игры у него – это программы.

По вечерам он звонит маме с общежитской кухни, и оба они включают громкую связь. Нам слышно, как гремит у Мишки там посуда и как изумляются чему-то ребята рядом с ним. Мишка говорит, что они вместе варят рис. И риса стало неожиданно много, он так и лезет из кастрюльки. Мама втолковывает ему, что рис разбухает в воде, его надо сыпать меньше, чем ты собираешься съесть. Мне становится смешно: ага, попал! На кухне у нас Мишка был редкий гость, он говорил, что это всё женские дела. Я хмыкаю в мамино плечо, и Мишка слышит меня. Он спрашивает тревожно: