Азиатская модель управления. Удачи и провалы самого динамичного региона в мире - Джо Стадвелл

С тех пор практически ничего не изменилось. Сегодня земля в Таиланде и Юго-Восточной Азии в целом до сих пор обрабатывается «крестьянами», а сами страны по-прежнему пребывают в состоянии политической нестабильности, вызванной бедностью сельского населения. Региональные правительства, не пожелавшие открыто рассмотреть аграрные аспекты экономического развития, обрекли основную массу населения на экономически бесплодное существование и крайне затруднили индустриализацию. Намного более высокую продуктивность сельского хозяйства, которую можно было бы добиться при должной поддержке семейного фермерства, принесли в жертву. Сельское население, способное обеспечить базовый спрос на промышленные товары и стать источником отраслевого предпринимательства, остается для экономики мертвым грузом. Перед нами пример откровенного провала экономического развития.

В Северо-Восточной Азии, в отличие от Юго-Восточной, «крестьян» больше не осталось. В Японии, Южной Корее, на Тайване, а после 1978 г. и в Китае земельная реформа, подкрепленная необходимой институциональной поддержкой, обеспечила беспрецедентный рост сельского хозяйства, создала рынки сбыта и открыла путь очень высокой социальной мобильности. Однако это вовсе не означает, что эти государства управляли развитием своего сельского хозяйства безупречно. Даже наилучшим образом проводимая политика способна решить проблемы развития лишь в данный момент. По мере расширения экономической среды хорошая политика, если она остается неизменной, со временем превращается в плохую.

В сельском хозяйстве главная первоначальная задача состоит в предельном увеличении урожайности и производимой продукции путем привлечения всех трудовых ресурсов. Эту задачу можно решить, возделывая огороды. Однако по мере развития отрасли и перемещения сельских жителей на лучше оплачиваемые рабочие места в промышленности и сфере услуг фермерству предстоит изменить баланс своей деятельности, уделив особое внимание продуктивности и прибыльности. Со временем это потребует перехода к более крупным и механизированным хозяйствам, что позволит доходам оставшихся фермеров подняться выше уровня, обусловленного возделыванием небольших, уравненных между собой участков.

Для возврата арендаторства не будет никаких оснований, если избыток рабочей силы в деревне найдет себе применение в промышленности и сфере услуг, а кредиты и маркетинговые организации для семейного фермерства сохранятся. В США, где изобилие земли, средний размер ферм возрастал параллельно с ростом валового внутреннего продукта примерно с 50 га в конце XIX в. почти до 200 га в настоящее время. Тем не менее три четверти сельскохозяйственных рабочих продолжают приходить из семейств. При расширении обрабатываемых площадей американские фермеры постоянно использовали все больше машин и все более крупных, допуская потенциально более низкую урожайность с гектара, но получая взамен более высокую прибыль в расчете на фермера{132}.

По мере развития страны не только ее промышленность, но и сельское хозяйство должны специализироваться. В большинстве государств просто нет такого запаса природных ресурсов, чтобы семейные сообщества, такие как фермерство, могли оставаться крупной частью экономики (подобно нетипичным странам вроде Новой Зеландии или Дании). Они будут более конкурентоспособны в обрабатывающей промышленности или сфере услуг. Однако государства с разумной политикой найдут в глобальном масштабе конкурентные ниши, которые позволят доходам фермеров продолжать свой рост, несмотря на отток рабочей силы из села. Это потребует прекращения защиты сельского хозяйства от внешней конкуренции и отказа от гарантированного минимума закупочных цен на фермерскую продукцию. С точки зрения перспектив глобального развития снижение протекционистских мер в уже развитом государстве, в свою очередь, также дает бедным странам возможность экспортировать избыток отечественной сельхозпродукции в тот период, когда стоимость их рабочей силы ниже, чем у других. Это позволяет держать разводной мост развития сомкнутым.

К сожалению, в Северо-Восточной Азии правительства Японии, Южной Кореи и в меньшей степени Тайваня не смогли осуществить переход к более крупному фермерству, углубленной специализации и сокращению протекционизма. Они постепенно ослабляли законодательные ограничения на аренду и продажу сельскохозяйственных земель, чтобы облегчить консолидацию фермерских хозяйств. Но затем сами же подорвали стимулы к консолидации и специализации тем, что стали предоставлять фермерам все более крупные, рекордные по мировым меркам субсидии. Главная причина таких мер состояла в том, что семейные фермы в Северо-Восточной Азии заменяли собой систему социального обеспечения. Более того, как только они могли себе это позволить, правительства Японии, Южной Кореи и Тайваня выражали свою финансовую признательность тем секторам сельского хозяйства, которые подготавливали экономический взлет.

Китай, еще одна страна Восточной Азии с многочисленными фермерскими домохозяйствами, в основном отказался от субсидий и при этом не позволял фермам расширяться. Как следствие, доходы городского населения более чем втрое превышают доходы сельских жителей. Такой уровень неравенства никогда не был приемлемым для правительств Японии, Южной Кореи и Тайваня. Их решимость поддерживать паритет между доходами горожан и сельчан привела к замене крайних проявлений социального обеспечения на политику экономического развития.

В Японии, где индустриальный бум стартовал в начале 1950-х, доходы в сфере сельского хозяйства стали отставать от доходов в промышленном секторе к середине десятилетия. Правительство незамедлительно ввело заново систему закупок урожая, существовавшую в стране во время Второй мировой войны, чтобы оплачивать фермерам часть продукции по ценам, превышающим рыночные. Главный упор ценовой поддержки делался на покупку риса, как и во всей Северо-Восточной Азии. Цена, по которой государство закупало рис, удвоилась в 1960-х и еще раз удвоилась в 1970-х. Сочетание растущих субсидий, эффективно действовавшего запрета на импорт сельхозпродукции и наличия множества возможностей для дополнительного заработка за пределами фермы привело к тому, что к середине 1970-х гг. среднестатистическая сельская семья получала больший доход, чем среднестатистическая городская семья – ситуация, немыслимая в других развивающихся странах{133}. В результате, вместо того чтобы наращивать масштабы производства, фермерские семейства трудились на все тех же участках, используя примитивную технику, а ряды их редели и старели. С 1990-х гг. средний возраст фермеров Северо-Восточной Азии превышает 50 лет. По сути, поколение времен первой земельной реформы осталось на своих небольших земельных наделах, в то время как дети перебрались в города.