Накануне империи. Прикладная геополитика и стратегия в примерах - Валерий Коровин

То, что делает Рамзан — это попытка продемонстрировать своему народу, что он представляет его интересы по праву, имея для этого способности, волю и понимание его судьбы и традиций. Рамзан знает — нохчи никогда не принимали и не примут кого-то, навязанного извне, поэтому у «не своего» в Чечне нет шансов. Чеченцы всегда сражались и умирали за свой традиционный уклад. Поэтому у чужеродного понятия «президент» в Чечне тоже незавидная судьба.

Ну и самое главное — нохчи никогда не откажутся от своего традиционного уклада, за который пролили столько крови и отдали столько жизней. Поэтому у любого «конституционного» светского порядка, навязанного извне и настаивающего на своей правоте, всегда будет противник — вооруженный чеченский народ. Кадыров, как и Путин, движется сверху вниз, от формы к содержанию, от формализма к традиции. Рамзан не хочет быть просто номинальным президентом. Несмотря на своё избрание и «электоральную» поддержку, он стремится быть конахом — лучшим из естественных лидеров своего народа, и он это доказывает делами. Следующий шаг — восстановление традиционной тейпово-тукхумной модели, чему служат регулярные съезды народа Чечни, его тейпов, возврат к исконному названию — нохчи, восстановление советов старейшин и традиционного права, основанного на коллективной ответственности. Не сделав этих шагов, опираясь лишь на силовой фактор и поддержку федерального центра, Рамзан не удержится. Не удержит вооруженный народ, который в противном случае вновь окажется в горах. Никто не удержится. Чечня не удержится в составе России, если не удержится естественный лидер, лишившись поддержки своего традиционного народа. Именно поэтому Рамзан понимает, чего стоит традиция. Традиция — наше решение. Без этого у России не будет Чечни. Но не будет и самой России.

(Опубликовано на православно-аналитическом сайте «Правая. ru» 13 октября 2006 года)

Решающий фактор чеченской политики

В своё время ныне покойный первый президент Чечни, советский генерал Джохар Дудаев, признавался, что если бы также ныне покойный первый президент России, советский партаппаратчик Борис Ельцин, встретился бы с ним с глазу на глаз, то войны удалось бы избежать. По мнению Дудаева, все существовавшие противоречия можно было снять простым разговором тогдашнего кремлевского хозяина и лидера народа, недовольного своим «несуществующим» положением. Ведь де-юре никаких чеченцев в России нет, хотя де-факто они есть. Вместе с тем, авторитет Кремля, веками управлявшего нашим общим большим пространством, всегда был и остаётся решающим фактором во многих спорных вопросах как вовне, так и внутри России. Такова специфика нашего уклада, и не учитывать её не получится.

Потерпевший моральное унижение Кремль, вынужденный под воздействием внешних сил заключить позорное для России хасавюртское соглашение, после второй чеченской кампании принял на вооружение обратную крайность, поставив светскую «гражданскую» модель общественного устройства в центр процессов восстановления послевоенной Чечни. Отныне все традиционные модели социального устройства чеченского общества юридически не рассматриваются. Вместо этого в политическом лексиконе Чечни тотально доминирует светская «республика», её «президент», позже глава, что более естественно, и чеченский «парламент» — все атрибуты классического государства-нации, модель построения которого не подходит для России в целом, не говоря уже о формах социальной организации составляющих её традиционных народов. Кремль просто продавил именно президентско-парламентскую модель политического устройства Чечни, проведя выборы президента и подчинив его напрямую федеральной властной вертикали, не обращая внимания на нюансы и местную специфику. И здесь, что вполне понятно, всё проходит не так гладко, как бы хотелось. Если выборы первого президента послевоенной Чечни Ахмада Кадырова проходили в условиях, по сути, законов переходного периода, то общий фон второй послевоенной президентской кампании, прошедшей после трагической гибели Ахмад-хаджи, отличался отсутствием веры внутри Чечни в реальное улучшение ситуации и ещё большей раздробленностью общества по сравнению с ситуацией горячей фазы конфликта.

С одной стороны, поддержка кандидата Кремля Алу Алханова была обозначена, с другой — не получила должного развития. С большей или меньшей уверенностью можно было говорить лишь о поддержке Алханова со стороны силовых структур внутри Чечни, а также со стороны силовиков в стане федеральных сил. Да и к тому же, как уже было сказано, в Чечне в принципе отсутствуют традиции единоличного правления. Система социальной саморегуляции чеченцев основана на элементах т. н. тейповой демократии, то есть своего рода «многополярной» системы власти. Поддержать же кого-то персонально в качестве единственного лидера чеченцы могут лишь в том случае, если примут эту фигуру как представителя некой внешней по отношению к чеченскому этносу сверхсилы: федерального центра, ставленника Кремля; как своего рода третейского судью, разрешающего спорные ситуации, опираясь на авторитет представившей его сверхсилы. По этой причине какой-либо реальной властью или авторитетом в Чечне всегда будет обладать лишь та фигура, которая однозначно и безоговорочно поддерживается федеральным центром. Соответственно, шанс быть поддержанным большинством всегда имеет лишь тот, кто открыто и уверенно заявляет об опоре на поддержку Кремля. Такой фигурой был Ахмад Кадыров, то же можно сказать и о сменившем Алу Алханова Рамзане Кадырове. Алханова же с самого начала воспринимали как переходную фигуру, чем и можно объяснить отсутствие однозначной поддержки Кремля. А если её нет, то нет и поддержки абсолютного большинства, так как в таком случае лидер всегда будет представлять либо интересы лишь одного из тейпов (чеченских родов) и не будет признан остальными, либо одной из группировок внутри Чечни, что ещё менее весомо. Такова специфика не только Чечни, но и всего Северного Кавказа. Таким образом, фактор безоговорочной поддержки федеральным центром является в Чечне решающим для любой политической силы. И если стабильность при Ахмаде Кадырове обеспечивалась принятием его фигуры основной массой населения Чечни в качестве представителя сверхсилы — федерального центра, то в случае Алханова ни о какой стабильности, особенно внутри чеченских элит, речи и не шло.

Затеяв унификацию Чечни по образу и подобию типовых российских регионов, продавив светскую модель устройства и заявив об установлении типовой властной вертикали, Кремль был просто вынужден продемонстрировать, что эта система установлена и работает, что механизм выборов действует, а значит, ситуация в целом под контролем. Ведь если бы по каким-то причинам вторые президентские выборы в Чечне не состоялись или были бы сорваны, федеральному центру пришлось бы признать крах выбранной в 1999 г. стратегии на приведение Чечни в соответствие со стандартами остальных российских регионов. Принципиально же важным является именно то, как Москва будет развивать Чечню в стратегической перспективе: либо продолжит процесс создания и укрепления властной вертикали с последующей попыткой унифицировать модель социального устройства под типовой российский регион, либо всё-таки перейдёт к содержательному варианту разрешения ситуации, учитывающему весь комплекс возможных подходов. Первое грозит в случае малейшего ослабления федерального центра или сокращения потока финансовых вливаний очередным ожесточённым сопротивлением этим процессам, в первую очередь со стороны горной части Чечни. Второе подразумевает сбалансированность религиозных, этнических, культурных, традиционных, а не только силовых факторов, что более устойчиво в долгосрочной перспективе.