При реках Вавилонских - Нельсон Демилль

– Думаешь, иракцы попробуют организовать спасательную операцию?

– Кто знает? Арабы способны как на самые благородные поступки, какие только можно себе представить, так и на самые коварные – и все в один и тот же день.

Хоснер согласно кивнул:

– Я думаю, они хотят, чтобы миссия по мирному урегулированию закончилась успехом. Если Багдад выяснит, где мы находимся, можно ждать помощи.

Добкин обреченно махнул рукой:

– Кто знает? А если мир уже нарушен? Но я не политик. Вероятно, на этой территории им будет трудно помочь нам военным путем. Вот это я знаю точно.

Хоснер остановился. Они уже подошли к «конкорду». Можно было разглядеть людей, которые небольшими группами стояли около самолета и беседовали между собой. Он понизил голос:

– Почему?

Добкин тоже заговорил тише:

– Согласно последним донесениям нашей разведки, у иракцев мало вертолетов. У них меньше парашютных частей и фактически нет самолетов-амфибий для перемещения войск в это время года. Они хорошо оснащены для ведения боевых действий в пустыне, но в период дождей между Тигром и Евфратом образуется много болот, низин и переполненных ручьев. Весной многие армии в Месопотамии терпели неудачи.

– Как насчет регулярных частей легкой пехоты? Разве ее никто больше не использует?

Добкин кивнул:

– Да, пехота могла бы добраться до нас. Но на это потребуется много времени. Немного южнее есть город Хиллах, но я не знаю, имеется ли там у них гарнизон и смогут ли они дойти до нас. И даже если б смогли, выстоят ли они против палестинцев?

– Давай надеяться на самих себя.

– Это военная тайна номер один. И я открою тебе военную тайну номер два. В иракской армии полно подразделений, сформированных из перемещенных палестинцев. Не хотелось бы мне быть иракским военным командиром, который должен проверять их преданность, приказывая им сражаться с их же соотечественниками. Но если мы не желаем, чтобы кто-то пал духом, то давай держать язык за зубами. Это не для всеобщего сведения.

Добкин и Хоснер подошли к «конкорду» и остановились возле его конусообразного носа. В нескольких метрах от самолета находилось строение, которое они едва не разрушили при посадке. Оно напоминало ветхую пастушью хижину, построенную не из камня, как подумал Хоснер вначале, когда самолет кренился в сторону этой хижины, а из обожженного кирпича. Из месопотамского кирпича. Сохранилась часть крыши, крытой листьями финиковой пальмы. Хоснеру бросилось в глаза, что она не особенно отличается от пастушьих хижин в Израиле или в какой-либо другой стране Ближнего Востока. Вечный памятник одной из древнейших в мире профессий. Связь с эпохой Авраама. Часть стены обрушилась, и было видно, что внутри находятся люди, которые оживленно разговаривают. Министр иностранных дел проводил совещание.

Хоснер повернулся, услышав доносившийся из темноты звук. Можно было разглядеть пассажиров, стоявших под дельтовидным крылом правого борта. Раввин Хаим Левин немного запоздал с началом субботней службы. Хоснер узнал малорослого Якова Лейбера, которого поддерживали под руки двое других стюардов.

Его внимание привлекло движение под фюзеляжем. Из ниши шасси неожиданно спрыгнул Питер Кан. В руке он держал фонарик, который быстро погасил.

Добкин подошел к нему:

– Ну, как дела?

– Плохо.

– Что плохо? – спросил Хоснер.

Кан посмотрел на него и улыбнулся:

– Вы там много чего натворили, мистер Хоснер.

– Что плохо?

– Вспомогательная силовая установка. Вышла из строя, когда сломалось шасси.

– Так что? Мы уже улетаем?

Кан выдавил из себя улыбку:

– Нет. Но осталось еще несколько сотен литров горючего в нижней части двух топливных баков. Если сможем запустить вспомогательную силовую установку, на борту будет электричество. Аккумуляторов надолго не хватит.

Хоснер кивнул. Это «надолго» могло стать для них делом лишь нескольких часов, а на это время аккумуляторов хватит с запасом.

– Где командир?

– В кабине.

Хоснер посмотрел вверх на согнувшийся обтекатель самолета. Сквозь лобовое стекло просачивался зеленоватый свет. Можно было различить силуэт Беккера.

– Пойду потолкую с Давидом.

Добкин покачал головой:

– Министр иностранных дел хочет поговорить с тобой. – Он показал на пастушью хижину.

Но Хоснер был еще не готов к этому разговору.

– Не сейчас.

– И все-таки надо пойти.

Они долго молчали. Хоснер еще раз заглянул в пилотскую кабину, потом снова посмотрел на пастушью хижину. Кан почувствовал себя неудобно и ушел.

– В моем ручном багаже есть досье и психологический портрет Ахмеда Риша. Я хотел бы взять эти документы, – сказал Хоснер.

Добкин заколебался:

– Ну, я думаю… – Он вдруг удивленно вскинул голову: – Зачем, черт побери, ты таскаешь с собой это досье? Почему ты его взял в полет?

– Предчувствие.

– Я потрясен, Яков. Правда потрясен. Ладно. Им это может понадобиться.

Хоснер взобрался на переднюю кромку крыла, которое нависало невысоко над землей, и пошел к дверце аварийного выхода.

* * *

В пассажирском салоне с наклонившимся полом было темно, но через дверь кабины проникал призрачный зеленый свет. Еще светилась надпись «Не курить. Пристегнуть ремни» и работал махметр. Табло показывало «М 0,00». Других значений уже не будет. В салоне никого не было. Пахло горящим керосином. Повсюду валялись разбросанные одеяла, подушки, ручная кладь. Через треснувшую переборку, за которой, должно быть, находился хвост, до Хоснера доносился ясный голос раввина Левина.

Он вошел в темную кабину. Беккер крутил регуляторы светившейся зелеными огоньками радиостанции. Ему отвечали шумы электронных устройств и разряды статического электричества. Моисей Гесс как упал, умирая, на приборы, так и остался там лежать. Беккер что-то тихо говорил, и Хоснер, прислушавшись, понял, что тот говорит не по радио, а обращается к Гессу. Кашлянув, окликнул:

– Давид!

Беккер повернул голову, но ничего не сказал и снова повернулся к радиостанции.

Хоснер сделал шаг к креслам пилотов. Ему было не по себе от того, что тело Гесса до сих пор находится в кабине.

– Ты чертовски хорошо сработал.

Беккер снова начал прорываться через частоты, прослушивая их, но не пытаясь передать сообщение.

Хоснер попробовал пробраться между креслами поближе к нему и ногой задел Гесса. Он отшатнулся. Была бы его воля, тело похоронили бы через десять минут. Но он знал, что раввин не позволит сделать это в субботу. Тело Гесса не будет предано земле до заката солнца, если только он или кто-то еще не сможет привести убедительные аргументы.